Светлолесье

Но общее веселье досаждало. Город казался таким беззаботным, игривым, изменчивым. Все забыли о торжище, о трещине на крыльце, о Менае. Неужто так просто можно забыть? Неужели нам, колдунам, всегда достается доля отрезанного ломтя?

Я поглядела на недоеденный кусок в своей ладони, на нарукавники с вышивкой Закона, на мои собственные наручи с маками… Где-то там, под слоем одежд, прячется настоящая правда.

Я – колдунья. Без рода, без памяти.

Но… я тут. И наблюдаю, выжидаю.

Такая же часть всего сущего. Ничего, что порознь. Ничего, что в поиске – мир, он ведь тоже разбит на три.

В моем сердце вспыхнуло темное пламя, вскинулись смутные образы.

Час настал.

– Лесёна, – позвала меня Яния. – Сейчас положено гадать.

– Пойдем с нами, – воскликнула одна из близняшек и потянула меня за собой. – Мы сейчас все идем. Все незамужние.

– Лесёна, ты еще через костер не прыгала! – закричала другая, с венком из полевых трав на голове. Через мгновение она водрузила на меня такой же и подтолкнула к взвившемуся вверх пламени.

«Придет день, и чародеи снова станут подлинной частью мира», – подумала я и улыбнулась, придерживая ароматный венец.

– Баня готова, – на старую мельницу ввалился Минт. – Да чего же хитрые твои соседи, ну нигде своей выгоды не упустят, весь день пришлось мясо для них свежевать! А они, подлюки, все выспрашивали, чего это мы вдвоем идем париться, когда весь молодняк на обрядах, чудь бы их побрала!

– А сами они где?

– Да тоже ушли, чтоб им икалось!

– Добро. – Альдан ссыпал остатки истолченного порошка свирюлла в Живу и размял спину. – Лекарство готово. Но сначала мы тебя хорошенько прогреем, раз эта чернь так не любит тепло.

Минт кивнул, а потом вдруг резко схватился за бок, словно та зараза, что жила у него под кожей, каким-то образом поняла слова травника и забоялась. Альдану в тот же миг показалось, что глаза парня затянулись чернотой. Минт, тоже почувствовав неладное, с усилием стал протирать глаза.

– Гадючье племя! Все так и пляшет!

– Не будем медлить. Кто знает, на что эта дрянь способна. – Травник отряхнул руки от каменной пыли, взял плошку с лекарством и вышел вслед за Минтом в сумрачную прохладу. Дом зиял темными провалами окон. Лесёна и Яния уже отправились на поле, и Альдан замешкался, на миг представив, как чародейка сейчас кружится вместе с другими девушками в праздничном хороводе. Сердце пронзило непонятной тоской. Как бы ни желал он разозлиться на нее за дерзость, всерьез этого сделать не получалось. В конце концов, подозрения Лесёны были не так уж далеки от истины.

Альдан не стал запирать мельницу, памятуя об обещании, данном близняшкам, но закуток с запасами все же закрыл на засов. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь по глупости отравился мухоморной настойкой или хлебнул крушины…

Лес выглядел тихим. Только на миг Альдану почудилось, будто в переплетении ветвей проступили очертания чьей-то длинной тени. Сегодня, согласно древнему обычаю, живые должны были войти в потустороннюю тишь, дабы испытать судьбу.

– Пусть твои боги будут к тебе благосклонны, Лесёна, – промолвил Альдан и развернулся. На душе скребли кошки, ничего общего с предстоящим лечением Минта не имевшие.

Ночь Папоротника напоминала людям о храбрости. Люди всегда жили на краю, даже когда Мечислав принес Закон. Средь мира чудного и проявленного, средь нечистивцев-колдунов и чудовых тварей. Берегом шла жизнь, и море Полуночи поглотило бы ее, если б не человеческая смелость, упорство и крепкие родовые узы. Ступая во мрак, храни таинство огня. В Законе воспевалась человеческая храбрость: вот почему воевали жрецы, вот почему оберегали людей – истинная добродетель рождалась внутри, из преодоления своего страха. Нет страха – и чудовым тварям не запугать. Мечислав повелел на Солнцеворот, прежде чем мир снова вспомнит пору долгих ночей, идти в леса, сталкиваться со страхами и, побеждая их, рождать любовь и крепкие семьи.

Минт постарался на славу. Едва травник вошел, как его тут же обдало волнами трескучего жара. Альдан быстро разделся, завязал поперек живота кусок чистого полотна, сделал повязку на голову, чтоб пот не застил глаза и обернулся к Минту – тот стоял полностью нагой и с равнодушным лицом рассматривал рану. Но спокойствие это было напускным: на скулах у парня обозначились желваки, жилы на шее напряглись, а руки были стиснуты в кулаки.

– Вот, – сказал Альдан, вручая Минту свежую корпию и новую Живу. – Помни, у меня закончился свирюлл, и потому попытка будет только одна.

Про себя Альдан еще добавил, что им повезет, если ранее не изученные свойства свирюлла не убьют парня.

– Я все вытерплю, – процедил Минт, поняв, на что намекает Альдан.

Травник помедлил, а потом произнес:

– И еще… Я думаю, оно будет сопротивляться.

Минт вместо ответа вытащил из своей одежды небольшой, но искусной работы клинок, весь покрытый незнакомой вязью, и показал его травнику.

– Делай, что должно.