Светлые дебри

– Так! Но тебе это знать пока рано. В твоем ответе я не сомневаюсь, потому так откровенен, но ты должен знать это сейчас, чтобы через три года достичь некоего правильного уровня понимания. Есть стадо. Есть пастухи этого стада. Они с собаками бегают вокруг, гонят на сочные луга, охраняют от хищников. Или от хищных мыслей. А есть люди, которые планируют и предусматривают развитие стада, ставят задачи, предвидят неудачи и стараются их минимизировать. Эти люди мыслят глубоко и широко. Вот это мы. Это наше управление, оно называется отделом, но по численности и оснащению мы дадим сто очков вперед некоторым управлениям, вроде тех, что работают с диссидентами, например. Они мелочь, охранные овчарки. Мы же ― мозг. Наш отдел так и называется: отдел стратегического планирования. Беда в том, что людей, способных мыслить системно, мало. Это штучный товар. Их мы ищем везде. А ты, Сергей Угрюмов, по нашим тестам проходишь. И национальность у тебя подходящая – русский.

Само собой, майор Гурьев просил своего конфидента держать содержание беседы в строгой тайне, дабы потом не возникало проблем.

Прошло двенадцать лет после разговора и ухода из университета, но никто из этого отдела к нему на разговор так и не наведался.

А Сергей ждал.

Внутренне подрагивал от предстоящей встречи. Но всё напрасно. Они поняли. Они вообще понятливые.

Сергей не то, чтобы не любил КГБ. Нет. Этого не было.

Он ненавидел эту службу.

Его отец повесился в сарае дачи. Покончил с собой, борясь с неизлечимой болезнью, как утверждалось в заключении патологоанатома. Но это чепуха, отмазка.

Причина была другая: отец мучительно страдал оттого, что был секретным сотрудником КГБ. Стукачом. Пил горькую, казнил себя… В свое время его задержали сотрудники комитета за небольшое экономическое преступление ― хранил у себя в рабочем столе сто долларов. Как сувенир, в качестве закладки для книг, которые часто читал на рабочем месте. Эта привычка сохранилась еще со школы: прятал книгу под столом, когда родители заставляли делать уроки. Но сейчас уже некому было контролировать, и кто-то увидел сотенную долларовую купюру в книге.

Стукнули.

Понятно дело: кто хочет тянуть восемь лет крытки? Разумеется, был завербован и вынужден исполнять прихоти этой организации: будучи директором мебельной фабрики. Перед смертью отец написал сыну длинное письмо, где как на исповеди рассказал всё, умолял ни в каком виде не связываться с этой организацией: ничего хорошего они не принесут. «Они будут обещать тебе полную защиту от всех жизненных неприятностей, решение всех проблем, но как только ты станешь им не нужен ― избавятся от тебя как от старых трусов, равнодушно выкинутых на помойку.

Отец был человеком умным. «Они избавляются даже от своих, от кадровых офицеров и генералов, если всесильному шефу что-то не нравится. А на нас, на расходный материал даже не обращают внимания». Само собой, отец в письме просил никому не показывать это письмо, даже матери, а почему-то особенно матери, «только себе хуже сделаешь», лучше сжечь. Прочесть еще раз, на следующий день и сжечь.

Эта цепочка воспоминаний быстро пронеслась в мозгу, сама собой задрожавшая рука потянулась за сигаретой, но курить было уже поздно, надо ехать в институт.

Студент Угрюмов выпил плохонького кофе и нырнул в метро.

Лекционный зал выглядел, скорее, полупустым, хотя и сидели в основном девушки, любящие получать стипендию. А значит, ходят на все лекции. «Четверку. Всеми силами и формами ― четверку на экзамене».

В аудиторию вошла молодая женщина лет тридцати пяти. А то и меньше.

Выглядела потрясающе.

Осмотр начал снизу. Длинные французские сапоги на длинном же каблуке вызывали оторопь: как черт возьми она на них ходит? На таких длинных? И почему они не ломаются под ней? Такие тонкие?

Юбка из толстой английской шерсти вовсе не вызывала впечатления упитанной тетки, наоборот, удивительным образом подчеркивала изящные гитарные очертания ее обладательницы. Пиджак смотрелся как у голливудской суперзвезды, приглашенной на прием к английскому двору и предупрежденной, что встреча с королевой будет строгой, по регламенту: никаких излишеств и голых коленок, а вот пиджачок должен быть по высшему разряду.

Сергей оценил лекторшу сразу: «Кобыла! Породистая гнедая кобыла из конюшни какого-нибудь техасского миллиардера!

Она косила на студентов шалым глазом, даже ноздри слегка подрагивали, временами расширяясь, что и создавало это кобылье впечатление. Тут нельзя не упомянуть и о порывистых шагах, с лошадиным нетерпением выстукивала по аудитории, каблуками по полу. Иногда даже била копытом, легонько так, носком сапога. Как застоявшаяся в своем загончике и желающая бегать, бегать и бегать, черт возьми, бегать куда глаза глядят, и чтобы только свист в ушах, и только чтобы все прохожие шарахались в сторону впереди собственного визга, и чтобы только седок не сучил своими ножками и не тянул поводья, прекрасно зная, что эта лошадка его обязательно сбросит. Если захочет.

Она была неожиданно интересна в своем вамп-амплуа!