Светлые дебри

Студенты сначала переглядывались, перешептывались, потом поняли, что профессор сильно не в себе на фоне полнолуния и Венеры в пятом доме, что переход в фазу Марса неизбежен, грозя профессору катастрофой, кто-то даже предложил сводить всеми любимого учителя в пуф, то есть, в то место, где много-много лаур, а бывают даже и королевы, где решают проблему переизбытка мужских гормонов легко и непринужденно.

Улыбалась только упомянутая уже Лаура.

Ирония в том, что ее так и звали: Лаура и все сонеты Петрарки числом триста шестьдесят шесть, пришлись весьма к месту, ибо любовь, как и в первом случае была неразделенной. По крайней мере, девушка не давала оснований к таким сомнениям.

А даже крутя на виду у всех своим пушистым хвостиком, завела роман с садовником их университета, нарочито демонстрируя, что в деле любви важен вовсе не профессорский статус, а нечто иное. Впрочем, Лаура не уточняла что.

Отличие профессора от Петрарки носило кардинальный характер: великий Франческо, писавший Лауре гениальные по меркам Возрождения стихи, не требуя ничего взамен, был сильным парнем. Всю жизнь этот облом терпел. Возможно, даже находил удовольствие в таком унижении, но чего не знаем, того не знаем.

Профессора же наоборот: это убило за несколько дней.

Постепенно стал неряшливым.

Приходил на лекции навеселе, бормоча что-то неразборчиво.

Ни на кого не смотрел, особенно не смотрел на Лауру. Останавливался на полуслове, замирал, пускал слезу.

Стал заговариваться.

Ученый совет университета организовал несчастному коллеге консилиум из лучших в округе психиатров и последний констатировал:

«Психические девиации носят необратимый характер. К преподаванию не рекомендован».

Целый год профессор жил в своей прекрасной квартире с видом на реку, потом деньги закончились, перебрался в маленькую социальную квартирку для инвалидов, теперь существовал на скромную пенсию по инвалидности.

Но любопытнее всего: уже через два года после своего сумасшествия стал резко следить за своим внешним видом, надевал профессорский сюртук, ухаживал за бородкой, опасной бритвой тщательно поправляя ее перед зеркалом, сначала неумело, потом все более уверенно.

Обувь переливалась зеркальным блеском. Бабочка на белоснежной сорочке сверкала безупречностью.

Профессор полностью игнорировал все обращенные к нему вопросы окружающих. Молчал, даже если его донимали органы опеки или полиции, при необходимости писал краткий ответ на бумаге.

Никого не хотел видеть и слышать. Лицо оставалось спокойным, даже если кто-то дразнил его: не замечал.

Окружающие относились к бедняге сочувственно, такое может случиться с каждым.

Нет, конечно не с каждым, тут автор опять приврал, собака, но со многими ― это будет точнее.

Теперь никто не видел его не то что пьяным, а даже чуть навеселе.

Изменился профессор.

Всякий, кто смотрел сочувственно на бывшее светило местного университета, вздохнул с облегчением: такой достойный гражданин должен вернуться в лоно цивилизации!

Иного и быть не может!

Но бывший сотрудник образовательного учреждения даже не слушал, отмахиваясь от докучливых парламентеров, предлагавших вернуться в университет, давая таким образом понять, что профессорское жалование ему уже не интересно, а даже наоборот: ремесло нищего гораздо более желанно.

И то правда: сиди и молчи себе. А денег получается больше! Гораздо больше.

Вскоре выяснилось, что один из самых престижных участков их городка, прямо в центре, выкуплен неизвестным.

Через пять лет после начала описываемых событий на этом месте появился памятник без пьедестала, прямо на выложенной камнем земле: из бронзы было отлито некое существо, разительно походившее на черта с лопатою.

Законы городка, законы кантона тем паче были таковы, что владелец может устанавливать на своей собственности что угодно, хоть фигуру черта в ступе, если это выполнено художественно и без оскорбления нравов. Собственно, черт как раз там и был установлен, правда, без ступы.

А поскольку довольно скоро выяснилось, что владельцем участка был наш юридический профессор ― попробуй к нему подъехать на кривой козе! И даже если у кого-то вдруг и оскорбятся какие-либо чувства, закон подразумевает: «сверните свои чувства в трубочку и засуньте их в какое-нибудь потайное место».

К открытию памятника, когда все формальности соблюдены, а вопросы утрясены, жители смирились с рогатым существом в бронзе, ибо закон превыше всего: пусть погибнет мир, но да восторжествует юстиция, на памятнике появилась табличка с надписью:

«Горите в аду!»

Кому предназначалась сия фраза не уточнялось.

Единственное, что могло снести этот памятник к чертовой буквально матери ― референдум.

Каковой и провели после смерти профессора.

Начальство, надеявшееся, что граждане проголосуют за снос, было неприятно удивлено: пятьдесят семь процентов проголосовало за памятник, выполненный очень известным в мире скульптором.

То ли чертово изображение было выполнено весьма художественно, то ли имя скульптора сыграло роль, – это осталось неразъясненным.