Светлые города

Первым расхохотался Петр Ильич. За ним — Вир-лас. Она глядела на Вику с удивленным восхищением. Чего бы она не дала, чего бы не сделала, чтобы, оставшись наедине с отцом, эта бровастая, сильная девушка сказала ему: «А она славная, эта твоя сотрудница». (О том, чтобы Вика сказала: «Как она хороша!» — Вирлас не смела и мечтать. Возраст лишил ее умения мечтать бесплодно. За каждой мечтой человека, перевалившего за тридцать, стоит хоть малая реальность сказки.)

«Когда мы останемся вдвоем, она задаст-таки тебе на орехи! Обязательно спросит: Папа, она сумасшедшая?» — злорадно думал Петр Ильич.

— Сейчас я тебя провожу в гостиницу, ты отдохнешь, Вика… А мы с Зинаидой Викторовной съездим на завод.

— Какой такой завод? — спросила она, приподняв брови. — Ты же писал, что в отпуске!

— Да, да… Вот в том-то и дело, — вмешалась Зина. — Ваш папа выбрал Таллин для отпуска из-за гроттита… А сам — до того утомлен, до того утомлен…

И вдруг, взглянув на Петра Ильича, она осеклась… Вспомнила, что он убеждал и убедил дочь приехать в Таллин, чтобы провести с ней отпуск именно здесь, в одном из красивейших городов мира. Убеждал и убедил ее, пловчиху, спортсменку, что Балтийское море у берегов Таллина нисколько не хуже, чем Черное или, скажем, Азовское… Не для себя, а для нее он выбрал Таллин. Ради тех радостей, которые может доставить ей.

И вдруг она, Зина, проговорилась, что в Таллине есть какой-то гроттит… Значит, выходит, он совместил гроттит и Вику?! Не нашел двух месяцев за два года, чтоб полностью отдать их дочери?

Зина не смела поднять от скатерти глаз, чтоб не встретиться взглядом с сердитыми глазами Петра Ильича.

— Зинаида Викторовна, а что это такое — гроттит?

— Видите ли… Наша мастерская приступает к проектам городов Заполярья… Городов с искусственным климатом… — принялась, заикаясь, объяснять Зина. — И вот Петр Ильич надеется, что гроттит… А изобретатель гроттита — инженер Гроттэ… Одним словом, этот завод в Эстонии. В Таллине. (Голос Зины упал. Она поняла, что выдала Петра Ильича, и продолжала, бедняга, сама не слыша, что говорит.) Видите ли, Вика… Первое для нас — это материал. Нельзя проектировать, не ориентируясь твердо на выбранный или заданный материал. Стало быть, надо добыть, найти этот материал. Быть уверенным в материале…

— Ну еще бы! — ответила Вика, подняв на нее смеющиеся глаза.

Выйдя из кафе, Зина вырвалась вперед и побежала к стоянке такси — занимать очередь.

— Папа, — задумчиво сказала Вика, когда они остались вдвоем, — а она недурна… Она совсем недурна…

— Я рад, что Зинаида Викторовна тебе понравилась. Она отличный человек.

— Папа, — сердито сказала Вика, — ты передо мной не обязан отчитываться. Не нравится? Совсем?.. Ну что ж. Не подставлять же свою голову под топор.

— Вика!

— Бедняга она, бедняга! Ходит прямо с содранной кожей. Таких, наверно, не часто любят.

— Вика, как ты можешь так говорить о женщине? О человеке? Ведь это унижает ее.

— Ладно, ладно. Я выпущу стенгазету, вывешу ее у нас в номере, назову ее: «Добряки». И ты у меня появишься на первой полосе. Фотография и подпись: «Он ей сострадал». Ой! Голуби! Гляди: клю-ют. Как жалко, что я не захватила с собой хлеба!..

• Глава пятая •

В захламленном углу заводского двора, разговаривая с кем-то, стоял высокий, широкий в плечах человек. Его спина выражала раздражение.

— Бенжамен Гугович! — тихо позвала Зина.

Он быстро и энергично повернулся на ее оклик.

Так вот он какой, этот инженер Гроттэ!..

Светлые волосы, стриженные ежиком. Рост гиганта. Сутулые плечи, странно, наотмашь скошенные книзу. Мягкая медвежья неуклюжесть большого плотного тела.

— Здравствуйте, Зинаида Викторовна! Вы точны. Очень рады вас видеть. — И он широко развел свои огромные руки.

…Короткий и вместе пристальный взгляд в сторону Петра Ильича, — взгляд человека, мимо которого проходит множество людей. Полнощекое и подвижное лицо с чуть выдающимися вперед губами чем-то неуловимо напоминает лицо светлокожего и светловолосого негра.

— Глаголев.

— Гроттэ.

И они втроем пошли через заводской двор, перешагивая через горы песка.

Земля во дворе была завалена плитами из отбракованного гроттита; воздух — пронизан пылью гроттита и тихим шумом, непрерывным и четким, как далекое биение огромного человеческого сердца. Это дышали невидимые машины. Они выбрасывали гроттит.

— Проходите, пожалуйста. Вот сюда. В эту дверь…

…Четыре стола стоят по углам небольшой комнаты, где работает Бенжамен Гроттэ. У столов какие-то молодые люди.

(На этом заводе все исходит, так надобно понимать, из понятий практичности: «нужно» или «не нужно»? Гроттэ, вероятно, не то чтобы скромен, — такие понятия, как скромность или нескромность, отчего-то не шли к этому громадному человеку, — он как бы вне этих категорий. Так что же он? Ах, да… Это называется быть человеком дела.)

Петр Ильич знал, что Гроттэ любимец газетчиков. В противовес другим ученым, — разве что очень уж честолюбивым, — он не опасался технической безграмотности корреспондентов (он не был мелочен). «Газеты— это хорошо, это пропаганда…»