Светлые города

Потом он вспомнил, что это привычная ироническая, так сказать, поза, усвоенная нынче многими архитекторами. Подразумевались бесчинства рабочих-строителей, с их вечными перекурами; бюрократизм вышестоящих архитектурных организаций; отсутствие материалов, — попробуй добудь кусок алюминия для фасада, ну, скажем, летнего кафе. Зарежут! Не дадут. А мы не лыком шиты. За границей бывали. Нас добивают темпы. Стены плохо оштукатурены, дома собирают из блоков, которые приходится друг к другу пригонять!

Так вот: чем грызть себя по этому поводу, гораздо элегантнее ходить в разочарованных. Современный архитектурный стиль — это изящно на все махнувший рукой архитектор. Архитектор — он не художник в чистом виде. Архитектору восторги, отчаяние и чудаковатость не к лицу. Архитектор — глубоко современный человек, связанный с самой современной, самой передовой строительной техникой.

Но опять-таки он связан и с живописью, особенно монументальной; разбирается в музыке, поскольку архитектура — это стало уже общим местом — несомненно сродни музыке. Архитектор шустер, культурен, — он может (и может неплохо) поговорить о книге своего современника (причем лучше всего ни одной из этих книг не читать вовсе. Знаем, мол, нас не проведешь!).

Эту манеру внешнего поведения приняли почти все молодые архитекторы. Она заразила их как поветрие. Они ею больны.

Но речь идет лишь о способе себя держать (и Петр Ильич это знал), а не о внутреннем чувстве, не о жизни души.

На самом деле, молодые архитекторы не «элегантно», а страстно дерзают, они проектируют, плохо ориентируясь на материал, из которого будет осуществлен их замысел; проектируют «страдая, скорбя», но вкладывая другой раз в проекты мысль, душу и бессонные ночи.

Их десятки — новых, встающих перед архитектором вопросов. Они мучают нынче всех архитекторов мира, как мучили в свое время блестящего Корбюзье; трагического Франка Ллойда Райта, с его судьбой, чем-то повторившей судьбу Ван-Гога; они мучат счастливца Нимейера — создателя «Бразилиа» — города новых пластических форм; и гениального финна — Сааринена, и Петра Ильича, и вот этого мальчика…

Но все они, эти вопросы, — один-единственный вопрос о том, как человеку лучше и удобнее жить на земле.

4

…Она выглядела так, эта улица сороковых годов, словно архитектор, ее проектировавший, построил первую улицу на свете и забыл (в припадке крайней рассеянности) о том, что на земле существуют ну хоть отдельные здания, что ли… Возьмем для примера тот же Покров на Нерли — здание, столь слитое с поэтической грустью равнины.

На этой удивительной улице дома подпирают друг друга плечами, образуя коридор, раня людей дисгармоническим ритмом уродливых и однообразных фасадов. Два, три, четыре, пять раз повторено— бессмысленное, механистическое здание… Колонны, колонны…

«Расстояние между колонн должно быть таким, чтобы могли пройти матрона с дочкой».

Так чего уж, валяйте, «матроны с дочками», — попробуйте сигануть между прилепленными ко вторым этажам колоннами современного здания на современной улице!

Музыка — если не хороша — умирает; умрет плохая книга, плохая песня. А как же быть с улицей?

Она будет стоять наперекор тому, кто построил ее. Она будет стоять как горькое или позорное свидетельство своего времени. Ибо кому придет в голову порушить дома из-за того, что они некрасивы, претенциозны, тяжелы?!

Людям и так недостает жилья во всем мире! Поэтому даже тогда, когда не станет самих строителей, воздвигших дома-уроды, их улицы будут стоять!..

Архитектура — как бы часть жизни человека. Она начинается для него с той самой минуты, как он открывает глаза и видит окно своей комнаты, заслоненное вот этим уродливым козырьком.

В комнату входит сумрак; по мостовым шагает скука; в крошечных подворотнях, ведущих к колодцам дворов, дежурит тетушка Зубная Боль.

Простят ли таллинцы тех, кто забыл о древней мелодии их вечного города? И о том, что ошибка строителей частенько бывает непоправима?

5

— Папа, ну что ж, поехали?

И вот машина остановилась у деревообделочного завода.

В столярной мастерской пахло тесом, стружкой, цветами. На подоконниках широко распахнутых окон стояло множество цветочных горшков. На стенах висели грубые керамические кашпо. Нити «бабьей сплетни» доходили почти до самого пола. Проем стены между окнами производил впечатление цветущей изгороди.

…Шли по узкому коридору из готовых и полуготовых шкафов, табуреток, столиков, сделанных по эскизам Райка.

Шелестели под ногами стружки. Пахло деревом, лаком и влажной землей.

И вдруг Петр Ильич спохватился: «Где Вика? Ее не было. Ушла. Может быть, вернулась в машину? Как я не сообразил, что девочка устала? Разучился заботиться… Эх ты, Петр Ильич».

И тут же увидел ее.