Светлые города

Она прижималась к «цветущей изгороди» — большая, крепкая, как бы вовсе забывшая о себе… Жил только взгляд, неподвижный и дерзкий, словно он наконец остановился на том, что было достойно его занять. Блестели из-под бровей большие спелые виноградины. Лицо было наклонено. Внимательно, в упор, нагло, — как показалось Петру Ильичу, и он сам удивился грубости своих мыслей, — она смотрела в затылок Райка.

Сердце Петра Ильича сжалось. Он отвернулся. И запретил себе оглядываться.

Они шли втроем по узкому коридору между шкафами, стульями, вешалками. Они были заняты общим, роднившим их интересом. В том, что касалось вопросов профессиональных, эти трое поняли бы друг друга, даже если бы выражали свою мысль на разных языках. И только одно существо, самое для него близкое, было так от него далеко.

Петр Ильич отогнал от себя самую память о поразившем его выражении глаз дочери, запретил себе думать и приказал себе: забыть.

Когда машина затормозила у двери гостиницы, Вика и не глянула в сторону Райка. Не сказала ему: «до свиданья», так и оставила с открытым от удивления ртом.

«Твердый, однако, орешек», — подумал Петр Ильич, проходя вслед за дочерью в вестибюль гостиницы.

И вдруг, невесть почему, ему вспомнился его странный сон на скамье в автобусе; вспомнилось горячее и вместе поэтическое чувство, которое он испытал тогда.

Тяжело ступая и опустив голову, она шла на второй этаж.

…«Нет! Не могла она так смотреть!.. Она — ребенок. Это мне померещилось».

• Глава седьмая •

1

…Ничего! Ничего! Вероятно, надо попробовать самому разобраться несколько в технологии производства. И они обойдутся без Гроттэ. Гроттит не очень-то поддается дальним транспорта — ровкам, так что придется, при любых обстоятельствах, строить завод армированного гроттита (если будет существовать армированный гроттит!) в одном из городов Севера — поближе к тундре.

И Петр Ильич зачастил на Таллинский завод.

Получив пропуск, он не поднимался наверх, не просил, чтоб ему дали сопровождающего, а долго, молча бродил по цехам.

Один. Без Вирлас.

…Рабочие в светлых комбинезонах. Их волосы прикрыты самодельными шапками, напоминавшими Петру Ильичу шапки каменщиков-голландцев. На ногах у них деревянные туфли — сабо. Только то и слышно в цехах, что стук сабо о каменные плиты да глубокое, ровное дыхание машин.

Бегущие ремни, пульсация могучих артерий, безостановочное движение белой крови, стук гигантского белого сердца…

Все вокруг — бело: лица людей, их одежда, обувь. Воздух словно пропитан известью. Тяжелый, колеблющийся туман известковой пыли.

…Она не была ни очень сложной, ни очень большой, главная заводская машина, — подобие беличьей клетки с вращающимися колесами. Стальные пальцы этих колес наносили песчинкам знаменитый «молниеносный удар».

В безостановочном вихре к песчинкам накрепко припаивались частицы извести. Множество сверхмикроскопических корешков кварца как бы простреливало ее. Из головокружительной карусели каждая песчинка выходила одетой в плотную белую шубу.

2

Петр Ильич возвращался в гостиницу весь обсыпанный белой пылью.

— Папа! Ты был опять на заводе? Ну так что же это за отпуск, на самом-то деле? Знаешь что? Давай-ка поедем кутить!.. Вдвоем. Хоть немножко побудем вдвоем!

Он был счастлив, польщен, обласкан и так благодарен ей.

И вот они едут по знакомой дороге к Пирита.

Сквозь окна автобуса навстречу им бежали дома. Он видел их, хоть и не думал о них вовсе. Так беременная всегда примечает беременную; влюбленный— влюбленного; а человек на протезе — другого, опирающегося на палку.

Сероватые гроттитовые плиты, из которых собраны были одноэтажные пригородные строеньица, взывали к нему как укор совести.

Тут и там встречались оконца типа иллюминаторов. Какая-нибудь неожиданная черта — витая деревянная колонна, фонарь над входом — придавала дому выражение своеобразия, носила отпечаток вкуса и личности хозяина.

Дома из гроттита не были оштукатурены. Их серовато-грязный тон смягчался летней зеленью. Все это было старо, сто раз обдумано-передумано. Он должен был отдыхать. Он не должен был думать о домах.

Сойдя в Мюривальдэ, они долго шагали пешком до Пирита, молча, задумавшись.

Так счастливо, так просторно умеют молчать только люди, связанные друг с другом кровными узами.

Это ради него она не пошла сегодня в бассейн.

Вчера, зайдя за ней, он изображал болельщика. Вика доплыла первой. Стояла счастливая, тяжело дыша. Стянула с головы шапочку, отряхнула волосы, как щенок… На затылке влажные волосы завились в колечки.

«До чего ж хорошо, папа!»

(И он подумал о том, как бы это отлично было — бассейн в тундре. Попробовать разве что еще разок поговорить с Гроттэ?! Гм… Да… Звезды, розы. Ах дуралей!)

Вика шагала рядом с Петром Ильичом. Лицо ее выражало простодушие молодости и вместе ту особенную открытость, которая бывает только у людей с чистой совестью. Как нетронутый лист ватмана, прикнопленный к доске.