Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

Естественно, не все лечебные средства можно было приготовить из доступных пищевых продуктов. Поведав читателям рецепт лекарства из чечевицы, сваренной в дождевой воде с молоком и чуточкой уксуса, Бернар из Гордона не забывает упомянуть и о легендарной панацее – средстве от всех болезней. «Надо сказать, – пишет он, – что териак очень хорош при чрезмерных выделениях и особенно эффективен в случаях, когда причина болезни кроется в холоде». Териаком называли сложную смесь, составленную из нескольких десятков ингредиентов, список которых менялся от рецепта к рецепту. Первоначально его применяли как антидот при отравлении ядами или при укусах животных. Основным его компонентом, как сообщает нам Бернар, было мясо змеи – той самой иерихонской змеи тирус, что подвигла Жана де Сент-Амана на изучение магнитных свойств. Считалось, что этот специфический состав обладал силой, превосходящей суммарную силу его компонентов. Со временем териаку стали приписывать самые разнообразные свойства; память о его почти безграничных возможностях сохранилась в английском языке. Выражение snake oil («змеиное масло») сегодня означает «шарлатанское зелье» – средство от всех болезней, а слово treacle («патока»), производное от «териак», первоначально значило нечто более многокомпонентное и близкое к медицине, чем простой сахарный сироп[422].

За такими сложными лекарственными составами врач мог обратиться к фармацевту – или даже вступить с ним во взаимовыгодное сотрудничество.

Как только он болезнь определял,
Он тотчас же лекарство назначал,
А друг аптекарь эту рецептуру
Вмиг обращал в пилюли и микстуру.
Они давно тем делом занимались
И с помощью взаимной наживались.
…
А впрочем, тратился он неохотно,
Со дней чумы сберег мешочек плотный;
И золото – медикамент целебный –
Хранил, должно быть, как припас лечебный[423]

.

Этим ироническим намеком на связь алхимии и медицины Чосер дает нам понять, что мотивы Доктора не всегда бывали чисты и благородны. При этом поэт упоминает и о терниях на стезе врача, сообщая, что деньги свои он заработал в дни чумы. Доктора, конечно, можно попрекнуть тем, что он наживается на несчастьях пациентов, но, пользуя заразных больных, он серьезно рисковал собственным здоровьем. Альтернатива – бежать из зараженной местности – была, вероятно, соблазнительна, но в таком случае его наверняка обвинили бы в пренебрежении долгом[424].

Чосер не единственный автор XIV века, подозревавший, что врачи сговариваются с аптекарями и обманывают страдающих пациентов. Его друг Джон Гауэр в написанной на французском языке всего за несколько лет до Крестового похода Деспенсера поэме «Зерцало человеческое» предъявил медикам развернутое 60-строчное обвинение. Вот его начало:

Кого понять не в силах я, так это
Мошенника аптекаря, который
Дурит народ, в своей засевши лавке.
А коли он врача в помощники возьмет,
Вот тут-то дело у него пойдет на лад:
Теперь не одного, а сотню он обманет:
Составит доктор назначенье,
А он снадобье приготовит
И то, что стоит сущие гроши,
Втридорога за флорин сбудет.
Засунув нос вам в капюшон,
Так сладко врет аптекарь-жулик[425]

.

Должны ли мы, учитывая все вышесказанное, подозревать в жульничестве брата Уильяма Холма, который в качестве основного ингредиента средства от дизентерии указал в своем рецепте желтый миробалан – самую дорогую его разновидность? Может, и так, но ведь лекарство, похоже, действительно помогло леди Трассел. В конце концов, главное – чтобы пациент был доволен.