Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

Так как студенты самостоятельно обеспечивали себя книгами, а первые университеты были свободными союзами, библиотеки в университетах появились не сразу и не автоматически. Учителя делились книгами с коллегами, монахи-студенты свободно ими обменивались, и благодаря этому довольно быстро при университетах возникали книжные фонды общего пользования[225]. Поначалу книги – и некоторые научные инструменты – держали в запертых шкафах: их открывали единожды в год, чтобы желающие могли вернуть сочинения, которые были им больше не нужны, и взять новые. Позже колледжи стали строить отдельные помещения для библиотек, и там справочная литература уже хранилась на открытых полках. Нередко книги приковывали к полкам цепями: во-первых, чтобы подчеркнуть, что это общественная собственность, а во-вторых, чтобы предотвратить хищения. В 1420-х годах аббат Сент-Олбанса оплатил строительство не только новой часовни Глостерского колледжа, но и новой библиотеки, которую укомплектовал книгами за счет монастыря. О том, насколько сильно было влияние аббатства Сент-Олбанс в колледже во времена Джона Вествика и в последующие несколько десятилетий, недвусмысленно заявляет герб Сент-Олбанса, вырезанный над главными воротами учебного заведения. Хотя Глостерский колледж прекратил свое существование в период роспуска монастырей и принадлежавшие ему здания перешли в собственность Вустер-колледжа, сами средневековые ворота сохранились до наших дней: они выходят на оксфордскую Уолтон-стрит (см. рис. 3.4).

Понятно, что аббатов Сент-Олбанса не смущали стоимость и дисциплинарные риски, связанные с отправкой монахов в университет. Они считали, что эти инвестиции не только окупаются косвенно, повышая престиж монастыря, но и приносят прямую выгоду, поскольку братия становится образованнее. Постоянный поток монахов, курсирующих по пятидесятимильной дороге через Чилтернские холмы, подключал монастырь к огромной сети знаний, а возвращающиеся студенты приносили из большого мира новые идеи и новые книги. Университеты были действительно международными учреждениями. Владея первым всеевропейским языком науки – латынью, магистры могли преподавать где угодно: в Париже и в Падуе, в Кембридже и в Кельне. Благодаря не знающей границ сети религиозных орденов и общей для всех образовательной программе монахи без труда перемещались между факультетами богословия – вроде того, как сегодня сотрудник международной корпорации может переехать из Нью-Йорка в Шанхай.

Прославленные ученые, такие как доминиканский монах, итальянец Фома Аквинский, и его наставник, немец Альберт Великий, не раз переезжали из университета в университет. В странствиях они знакомились с новыми идеями и новыми текстами, посредничая в бойкой торговле знаниями. Альберт, например, старался пролить свет на остававшиеся без ответов вопросы, ведя собственные наблюдения в области металлургии, горного дела и алхимии и черпая знания из самых разных книг[226]. С одним из таких вопросов, завещанных Аристотелем, мы уже встречались: если сфера земли не покрыта сферой воды, потому что два элемента постоянно превращаются один в другой, как происходит эта трансформация элементов? Аристотель утверждал, что твердые тела сухие (камни не текут), но при этом замечал: если из комка земли удалить влагу, он рассыплется в пыль. Так почему не рассыпаются горы? Авиценна (Ибн Сина) ответил на этот вопрос так: влага, которая не дает рассыпаться куску глины, даже если его обжечь и превратить в кирпич, больше похожа на масло, чем на воду. Когда глина затвердевает и превращается в камень, предположил Авиценна, вся влага, похожая на воду, из нее испаряется – но маслянистая жидкость остается. Затем эти отвердевшие камни с запертой внутри них влагой или собираются в горы посредством землетрясений, или же остаются в гордом одиночестве, когда ветер и вода разрушают почву вокруг них. В 1250-х годах Альберт подтвердил выводы Авиценны и добавил к ним свои наблюдения изобилующих окаменелостями отложений, которые он видел под Парижем (Альберт подозревал, что моллюски, оставившие отпечатки в камне, вернулись к жизни, когда камень затвердел)[227].

Благодаря невероятно широкому кругу интересов Альберт получил прозвище Doctor universalis, «Всеобъемлющий доктор». О чем он только не писал: геометрия и медицина, логика и соколиная охота. Он методично описывал и симптомы отравления свинцом, и морфологию бесчисленного множества растений. Неудивительно, что в 1930-х годах римские папы, протестуя против гнетущей атмосферы фашистского антиинтеллектуализма, сначала канонизировали Альберта, а затем сделали его святым покровителем ученых[228].