Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

Еще важнее то, что большинство читавших Евангелие от Иоанна понимали lux hominum, «свет человеков», как отсылку к человеческому разуму. В Священном Писании идеи видения и мышления, света и разума неразрывно связаны, например, в послании святого Павла: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» – или в псалме, где откровение слов Божиих «просвещает», то есть проливает свет[239]. Некоторые философы видели во взаимосвязи света и зрения ключ к вопросу о том, как разум человека обретает знание о вещах, которые невозможно увидеть, в том числе о Боге. Неудивительно, что монахи копировали самый популярный учебник по «перспективе» – даже несмотря на то, что он был написан францисканцем, который в 1280-х годах, будучи архиепископом Кентерберийским, жестко конфликтовал с бенедиктинскими аббатами[240]. Книга Иоанна Пэкхэма «Основы перспективы» знакомила с математическими аспектами света и видения и мало касалась общих философских вопросов, но привлекала она прежде всего кратким (одна десятая от объема текста) изложением сочинения Ибн аль-Хайсама «Перспектива». Доступ к такого рода знаниям монахи не могли получить вне университетских стен.

Не будем забывать и о другой науке, которой придавал большое значение Бэкон, в отличие от монахов, которые, похоже, интересовались ею меньше. Бэкон называл ее scientia experimentalis – «наука опыта и эксперимента». Здесь на Бэкона повлиял тот же Роберт Гроссетест. Аристотель называл основным источником знания чувства (хотя Гроссетест прекрасно знал, что чувства ненадежны – в отличие от знания, полученного благодаря божественному просвещению). В чистой «высокой» науке вроде арифметики и геометрии причинно-следственную связь можно убедительно доказать с помощью логических выкладок. Но низшие, прикладные науки вроде оптики и астрономии могли говорить только о корреляции, а не о наличии причинно-следственной связи. Астроном наблюдает, как растет и убывает Луна, но только геометр может объяснить, почему так происходит: потому что Луна – это сфера. Но даже тогда высшая наука может лишь обеспечить низшую доказательствами, не более: геометр не способен объяснить, почему Луна шарообразна. Философам неизбежно приходилось полагаться на чувства как в определении основополагающих принципов науки, так и в проверке истинности ее доказательств и выводов[241].

Пока что все так, как учил Аристотель. Но Гроссетест пошел дальше и объяснил, как философы могут выводить общие законы из неоднократных наблюдений за единичными событиями[242]. Схожим образом и Ибн аль-Хайсам считал, что научное умозаключение должно быть подтверждено опытным путем в строго контролируемых испытаниях (он использовал здесь арабское слово الاعتبار, что значит «тщательное рассмотрение»). Бэкон поддержал и развил эту мысль. Он предлагал взять практику эксперимента, принятую в таких оккультных науках, как алхимия и натуральная магия, очистить ее от «обмана» и «заблуждения» и применять в традиционных аристотелевских науках. Философы, говорил он, должны брать на вооружение такие приборы, как воспламеняющие зеркала, которые фокусируют лучи света, концентрируя тепло. Он утверждал, что experimenta – от обыденного опыта до спланированных экспериментов, в том числе мысленных, – поможет обретению новых истин, которые лежат за пределами существующей науки. Философия Аристотеля не может объяснить, какая сила притягивает магниты друг к другу, не способна пролить свет на природную магическую силу некоторых камней и растений, но теоретическая эмпирическая наука способна, по крайней мере, классифицировать эти феномены. Она может изобрести новые технологии, способные решить задачу, которую Бэкон считал первоочередной: защитить христианский мир от грядущего Антихриста. В ряду таких технологий он называл и летающие машины, «в которых будет сидеть человек, вращая механизм, благодаря которому искусственные крылья машут подобно птичьим». «Я этих машин не видал, – признавался он, – но знаю о мудреце, который построил одну такую». Скорее всего, он говорил о рискованной авантюре Элмера из Малмсбери, жившего на 250 лет раньше[243].