Светлый демон

Я дернулась, собираясь вскочить, но железный наручник лишь оцарапал кожу на запястье. Я задыхалась от беспомощности и обреченности.

— Что мне будет… за это?

— До суда посидишь в СИЗО. Потом — большой срок или… — Мосягин наклонился и процедил: — Скорее всего, тебя вернут под опеку доброго доктора Клыженко. На этот раз — навсегда. Уж он-то, а особенно его покусанный дружок очень обрадуются любимой гостье.

Червяк и Жаба. Мутный вихрь издевательств овладел сознанием. Организм, избавившийся от психотропных транквилизаторов, физически отторгал мерзкие воспоминания, но они лезли и лезли. У меня перехватило дыхание, перед глазами заплясали цветные пятна и рожи насильников, я не почувствовала, как грохнулась на твердый пол, вывихнув закрепленную руку.

Следующий раз на допрос к Роману Мосягину меня привели через два дня. Двое суток, проведенных в камере, стали для меня сущим адом. Сначала конвойные, якобы по ошибке, втолкнули меня в мужскую камеру. «Ошибку» исправили через пять минут, но с меня уже успели сорвать одежду, кинуть поперек шконки и выстроиться в очередь. Женское общество оказалась немногим лучше. Сокамерницы издевались надо мной, надзиратели смотрели на нарушения сквозь пальцы.

— Я вижу, у тебя синяки, — заметил Мосягин при новой встрече. — Опять голова закружилась и неудачно упала?

— Меня избивают в камере, — пролепетала я разбитыми губами.

— Старайся не падать в обморок, а то видок у тебя… — поморщился Мосягин, не замечая моей жалобы. — Итак, продолжим. Ты что выбираешь: колонию или психушку? Я могу посодействовать.

— Их четверо, они меня бьют.

— Это тюрьма, деточка, а не санаторий. До суда придется терпеть.

— Сколько?

— Месяца три.

— Я не выдержу.

— Но-но. Ты еще молодая, выдержишь. А потом лет десять-двенадцать в колонии и с чистой совестью на свободу. Сколько тебе будет? Слегка за тридцать. Будешь, правда, выглядеть на пятьдесят. Тоже неплохой возраст… Если, конечно, доживешь.

Мосягин встал, прошелся по тесному помещению, переступая с пятки на носок, словно разминал стопу, и неожиданно склонился надо мной. Расставленные пальцы впивались в стол, следователь превратился в грифа, терзающего беспомощную добычу.

— Но можно поступить иначе. Ты можешь выйти на свободу сегодня. Прямо из этой комнаты, не возвращаясь в камеру. По закону.

Я непонимающе уставилась на него.

— У меня есть два протокола осмотра тела утопленницы. В одном фигурирует клочок твоего платья, в другом — нет. От того, какой протокол я подошью к делу, зависит мое заключение. Или Жаркову убили и есть стопроцентная подозреваемая. Или пьяная бабенка сама свалилась с обрыва. Несчастный случай или самоубийство — для тебя уже не важно. Ты не при делах и на свободе. Как тебе такой вариант? — Мосягин говорил, как клевал. Его фразы ободряли и терзали одновременно. — Жаркова, конечно, сука, но не она главная сволочь. Вот кто изначальная причина твоих бед. Вот кто сломал тебе жизнь. — Он швырнул на стол фотографию мэра Марчука. — Если бы не это чудовище, ты была бы счастлива. У тебя была бы семья, ребенок, любимый муж. Ты была бы свободной и красивой. Но ты в тюрьме, тебя могут пихнуть в мужскую камеру, а могут избить и изнасиловать в женской. А он радуется жизни, доволен и богат. Ты имеешь жалкую похлебку, а он имеет весь город и продолжает творить зло!

— Вы хотите его посадить? — догадалась я. — Нужны мои показания?

Мосягин покачал головой.

— Богатых людей посадить непросто, тем более тех, кто при власти. Их проще убить. — Его сузившиеся злые зрачки прожигали мои распахнутые глаза. — И ты это сделаешь… Если хочешь выйти отсюда. Решай! Ты согласна?

36

Следователь отстранился, но его воля продолжала сжимать в тисках сгорбившуюся избитую девушку. Она не знала, что Мосягин специально вытащил ее из психушки и сделал так, чтобы ее столкновение с Жарковой состоялось. Она не знала, что ее завели к мужчинам отнюдь не случайно и что сокамерницам было приказано прессовать ее. Она не знала еще одного самого важного обстоятельства, которое прекрасно знал следователь. Света была уверена лишь в одном. Рухнувший Мир состоит из плохих или очень плохих людей. Каждый живет лучше только за счет других. За ее счет уже достаточно поживились.

Она кивнула.

— Ты сделаешь это?

Она отчаянно затрясла головой.

— Не слышу! Да или нет?

— Да, — выдавила она.

Мосягин не удержался и погладил девушку по светлым свалявшимся волосам. Несмотря на синяки, он видел, как она красива, и заранее знал, что красота не спасет ее. Через неделю-другую униженная и сломленная девчонка выполнит свое дело, и ее не станет. Это диалектика дикого капитализма: слабые должны работать на сильных, глупые на умных. Он умный и сильный. Этим всё сказано.

37

Взор Доктора туманится, губы кривятся в самодовольной улыбке, залысины обильно покрываются потом.

— Эй, ты! Не спать! — Я хлещу его по жирным щекам. На мне куртка капитана МЧС. Мы по-прежнему прячемся в лесу. — Отвечай на вопросы. Ты врач или шарлатан?