Светлый демон

— Спасибо. — Черт возьми! Кажется, мне делают комплимент.

— С другой стороны они могут подойти? — меняет тему Николай. — Я умею стрелять и могу там подежурить.

Я совершенно непроизвольно поднимаю руку и треплю его макушку.

— Тебе не надо ни в кого стрелять, Коля. Ночью там никто не сможет забраться.

— А утром? Я залягу там утром.

— Они не будут ждать. Им надо успеть до рассвета.

— Почему?

Я не решаюсь сказать ему правду о страшном вирусе, мутирующем в его организме. Смотрю на часы, и у меня вырывается:

— Пять часов.

— Уже? — удивляется он.

— Я ошиблась. Сейчас еще полночь. А пять, это так…

Я пытаюсь улыбнуться, а в голове звучит невысказанное. «Через пять часов ты превратишься в бактериологическую бомбу, способную инфицировать всех, кто будет рядом с тобой. Еще через сутки тебя не станет. А потом придет черед остальных. В первую очередь — мой».

— Светлана, я очень-очень благодарен тебе за помощь. Без тебя я бы пропал.

Я, наконец, улыбаюсь по-настоящему. Всегда приятно, когда тебя хвалят, даже в безнадежной ситуации. Моя улыбка ободряет Николая. Жутко смущаясь, он продолжает:

— У меня никогда никого… И ничего, ни с одной девушкой… А ты такая…

— Тсс, — я прикладываю палец к его губам.

Чутье подсказывает, что в рядах противника что-то происходит. Я прижимаю голову Николая к земле, опускаю на глаза очки ночного видения и осматриваю склон сквозь оптический прицел. У кромки леса наблюдается шевеление. Два человека прячутся за соседними стволами елей. У одного из них виднеется бинокль. Наивный. Что он разглядит ночью сквозь обычную оптику? Меня в кустах точно не увидит.

Наблюдатель, видимо, убеждается в этом и опускает бинокль. Его раздосадованное лицо шевелит губами, выплевывая неслышимые ругательства.

— Барсук, собственной персоной, — шепчу я. — Как же он хочет тебя, Коля.

— Меня? В каком смысле?

— Он хочет, чтобы тебя не стало. Совсем.

— Но почему?

— Надо послать ему привет. — Я целюсь.

— Ты убьешь его?

— Зачем. Поиграю немного.

— А если случайно попадешь не туда?

— Случайной смерти не бывает, Коля.

Я дважды стреляю. Пули дружно разбивают обе зрительные трубы бинокля. Барсук прячется за дерево. Я поднимаю прицел выше и тремя пулями перебиваю толстую ветку над его головой. Она с хрустом валится вниз.

А дальше происходит невероятное.

Барсуков, не таясь, появляется из-за дерева, стряхивает иголки и распрямляет плечи. Он смело поворачивается ко мне лицом.

«Что за бравада?»

Лазерный прицел нащупывает старую рану на его правой ладони, «гладит» ее и перекочевывает на левую.

«Ты помнишь меня, Барсук?»

Он замечает блуждающую красную точку, но не пытается прятаться. Кажется, он догадывается, что я задала ему вопрос, и отчетливо кивает.

«Так что же мне с тобой делать?»

Прицел упирается ему под сердце. Его рука инстинктивно дергается, пытаясь стряхнуть красную точку, словно назойливую муху, но на полпути прекращает попытку. Он лезет в карман и достает мобильный телефон. Демонстрирует его мне и подносит к уху.

В следующую секунду в моем кармане беззвучно завибрировала телефонная трубка.

65

— Это Барсуков.

— Вижу. Откуда знаешь мой номер? — неприятно удивилась я. Левую симку я приобрела специально для этой поездки и еще не использовала.

— Это моя работа. Я профессионал.

— Я тоже, — чтобы продемонстрировать убедительность своих слов, пришлось побродить красной меткой по лицу противника.

Его скулы напряглись, но Барсук не дрогнул.

— Наслышан, — выдавил он. Слова давались ему с трудом. — Может, хватит играться? Стреляй… или давай поговорим.

— О чем? О том, как ты когда-то пошутил над впечатлительной девчонкой? Вместе с Караваем. — Я сместила лазерный прицел на его ширинку. — Ты славно тогда порезвился. Работал в поте лица. Не жалел своего дружка в штанах. Я тоже к нему не испытываю жалости. И тоже люблю шутить. По-своему…

Барсук опустил взгляд. Показной героизм мгновенно улетучился. У него перехватило дыхание, и мне казалось, я слышу, как колотится насмерть испуганное сердце. Он плюхнулся за дерево и несколько минут приходил в себя.

— Ты не описался, Барсук? А то я не в курсе, пора ли мне смеяться.

— Да что ты себе позволяешь! Ты продажная тварь и преступница!

— А ты? Продажный мент? Это, конечно, звучит круче. Ты когда-нибудь считал, Барсук, сколько статей Уголовного кодекса по тебе плачут? Те, кого ты сажаешь, ангелы по сравнению с тобой.

— Заткнись!

— Это ты хотел поговорить, не я. Впрочем, после караваевских откровений меня мучает один вопрос. Когда ты навострил свою дрючилку, Барсук? В какой момент? Как только услышал стрекот мотоцикла под окнами общаги? Или в те годы ты мог часами в постели кувыркаться?

— Я не желал тебе зла.

— Поэтому зашторил окна, не запер дверь и бросил Колину куртку при входе? Да, ты не думал о зле. Ты вообще не думал о последствиях! Ты веселился, а веселье для тебя — это боль других.

— Хватит ворошить старое.

— Я бы не ворошила, если бы ты меня убил. В тот день, когда ты стрелял в меня, тоже не хотел мне зла?

— Послушай, мы говорим совсем не о том. Время уходит. Надо срочно принимать решение, а то…