Светлый импульс

И вдруг что-то происходит. Моё самоуважение, всё это время мирно покоившееся под землей, вдруг просыпается и выкапывается из своей могилы, собирает и прилепляет к себе отваливающиеся конечности, встряхивается и выпрямляется. Своим ростом и весом оно вытесняет, выдавливает из сознания страх. Лишившись своего места, страх бежит прочь, жалобно попискивая и подметая хвостом дорожку.

Я прищуриваюсь и зло выдыхаю. Я не могу позволить, чтобы кто-то другой защищал меня. Да и невозможно это. Только я, я сам могу ответить не только мучителям и хулиганам, но и собственной мерзкой, несправедливой судьбе, бросить вызов своему мировоззрению, безжалостно пнуть тягу к спокойствию и несопротивлению.

Я знаю, что глупо было бы стараться доказывать что-то кучке подростков. Но в данный момент я всё же хочу, безумно хочу доказать, что я достойный человек, что я – личность. Доказать не им, а самому себе.

Мне надоела позиция молчания и невмешательства. Она не помогает мне. Она разрушает меня. И я больше не могу этого допускать.

– Не надо, Ингрис! – вскрикивает Дженнис и протягивает руку, чтобы остановить меня, но его пальцы хватают лишь пустое место.

Я уже несусь к краю крыши.

Самое главное сейчас – не засомневаться и не притормозить у самого конца. И я не торможу, наоборот, ускоряюсь, и отталкиваюсь вперёд и вверх, выбрасывая своё тело, словно тяжёлый спортивный снаряд. И целых несколько секунд испытываю скоростной полёт пополам с невесомостью.

…Я прихожу в школу уже на следующий день. Благодаря принятым лекарствам организм легко справляется с кровоизлиянием в мозг и ушибами по всему телу. С переломом чуть сложнее: повязку с руки можно будет снять только через три дня.

Взрослым объясняю, что просто неудачно упал и ударился, и эту версию охотно принимают, даже не думая сомневаться. С самого детства умею виртуозно врать, делая крайне убедительные и невинные глаза, и это умение не первый раз меня выручает.

Казалось бы, ребята должны быть благодарными за то, что я решил скрыть их агрессию и подстрекательство, иначе не избежать им наказания. Но все участники вчерашних событий сторонятся меня и делают вид, будто ничего не произошло. Только Карина, моя бывшая подруга, смотрит на меня со странной смесью сочувствия и уважения.

Мне очень повезло. Я прыгал головой вниз, и успел вытянуть перед собой руки. После удара о воду щедро хватанул её ртом, но не запаниковал и не почувствовал дезориентацию. Поверхность воды надо мной высвечивалась серебристо-зелёным, влекущим светом. И я просто принялся грести к ней, отталкиваясь от воды руками, ногами, всем телом. Сам не помню, как именно умудрился выбраться на берег.

И самый странный факт во этой всей истории – мне понравился мой полёт.

Было просто здорово! И я ничуть не сожалею, что решился. Пусть немного безумно, зато храбро и вызывающе: этим поступком я будто бы бросил вызов условностям, здравому смыслу, трусости… и оказался в выигрыше.

Я успел поднадоесть сам себе своей нерешительностью. И сейчас, когда, наконец, сумел что-то с этим сделать, то мириться с собственным существованием становится куда легче.

Да что там мириться. Даже больше. Намного больше.

Я, без преувеличения, горжусь собой. И, если бы мне предложили повторить, то не стал бы долго раздумывать, а просто прыгнул снова.

Впервые за долгое время моё настроение можно охарактеризовать как «приподнятое».

Но уже к вечеру я снова умудряюсь встрять в неприятности.

Всё начинается с того, что у выхода со школьного двора я встречаю компанию ребят, почти в том же составе, как и вчера, лишь с небольшими отличиями. Среди них нет Карины, и нет моего вчерашнего защитника, зато есть новенький парень, появившийся в школе только сегодня. Насколько я знал, он переехал из отдалённого района в связи с тем, что его отца назначили на новую должность здесь, в центре Диска.

– Ну и уродец у вас учится. И как его к людям-то допустили? Такого надо в подполе держать, – с фырканьем говорит этот новенький.

Очевидно, он весь день мониторил положение дел, изучал отношения в классе, и сейчас, сделав выводы, решает повысить своё авторитет, и унизить самого слабого человека, которого окружающие либо игнорируют, либо обсмеивают. Да, этот слабак – я.

Он наблюдательный, этого не отнять. Но, очевидно, с фантазией у него плохо, интересное или смешное оскорбление не выдумывается, поэтому он выдаёт вполне стандартное:

– Страшная морда какая, – высказавшись, он кривится, и разглядывает меня с преувеличенным интересом, словно блоху под микроскопом.