Светоч

Счастьем окатило Владу. Не сдержала долгого стона, когда почуяла на шее горячий и жадный поцелуй. Вспомнила сладость ласки от мужской руки, которую успела позабыть за две зимы с половинкой. С того и вовсе стыд обронила, толкнула от себя Глеба, сама распутала ворот бабьей рубахи, стянула ее с плеч, а миг спустя и вовсе скинула одежки в траву. Шагнула к любому, поцеловала так крепко, как только смогла и прошептала сбивчиво:

– Что ж медлишь? Зачем мучаешь?

– За тебя боюсь, Влада, – руки его метались по тугому телу, торопились приласкать и грудь высокую, и спину нежную, и шею тонкую. – Загрызу ведь…удушу… не отпущу – шептал, задыхаясь.

– Не отпускай…

Только и успела молвить. Глеб потянулся скинуть с себя рубаху; тянул быстро, трещала ткань крепкая. Владка взгляда не могла отвести от гладких плеч, от тугого живота Глеба, ждала и дышать забывала. Чермный не промедлил, подхватил ведунью и прижал спиной к шершавому стволу.

Владка охнула счастливо, когда горячий Глеб прижался крепко к нагому ее телу, будто прошелся шелком по груди, по животу. Хотела сказать, как люб он ей, как дорог, а не до слов стало. Любовь жаркая все смела, оставила лишь радость, дурман и сладость.

Сколь долго была Владка меж сном и явью – неведомо. Очнулась в траве, прижатая тесно к горячему Глебу. Дышала заполошно, хватала открытым ртом воздух. Бессильная, счастливая и одурманенная.

– Влада, – Глеб дернулся, ухватил за плечи. – Скажи, что явь это, что не волшба дурная. Не верю. Так не бывает.

– Не знаю, – только и смогла выдохнуть. – Если и ворожил кто, так уж точно не я.

– В глаза смотри окаянная, – подмял под себя счастливую ведунью. – Не врешь… Не врешь ведь, Влада?

– Дурной, – обхватила ладонями его лицо, целовала куда придется: в лоб, в щеки, в губы. – Дурной ты. Люблю тебя.

– А через кого я дурной? – едва не мурчал котом, тянулся за лаской. – Все ты, окаянная.

– Виновата, во всем виновата, – смеялась Влада.

– Поздно виноватиться, – Глеб потянулся целовать белую шею. – Люби теперь дурного…

Глава 36

– Глебушка, просыпайся, – голос ласковый, мягкий. – Солнце взошло, любый.

Чермный жмурился и глаз открывать не желал: уж очень хорошо было лежать на мягкой траве и обнимать теплую Владку. Однако ж пришлось. Да не потому, что понукал кто, а потому, что хотел заглянуть в глаза жемчужные.

Увидел и замер. Влада светилась, согревала взором, нежила улыбкой ласковой и гладила по щеке. Косы ее солнечные щекотали грудь Глебову, да так отрадно, хоть пой.

– Не пойму, проснулся или сплю еще. Ответь, Влада, – прошептал тихо, а она наново улыбнулась и поцеловала легонько в губы.

– Не знаю, Глеб. Сама как во сне…

Глеб промолчал, обнял ведунью и принялся разглядывать. Все выискивал в ней чего-то, а чего и сам не разумел. Одно понял сей миг, да так ясно, будто на берёсте кто выцарапал – все, что стяжал в своей жизни, то из-за нее, ведуньи с окраины Черемысленского леса.

И воеводство, и стол Новоградский – все ради Влады. Не встреть он чужую жену на дороге пыльной, так и не было б мыслей ни о дружине своей, ни о княжестве. Не мог понять, как сдюжил, как осилил один: без рода, без подмоги и чужого совета. Не иначе любовь силой одарила…

– Что? Что смотришь так? – Влада всполошилась, принялась косы приглаживать. – Некрасивая?

И что ответить? Где слов набраться, как связать их и рассказать ей, что краше всех? Что лучше всех? Что других таких нет и не будет никогда?

– Влада, в одном твоем взгляде красы больше, чем во всей яви, – прошептал.

– Так не всегда красивой буду, Глебушка, – запечалилась, спрятала личико на широкой груди Чермного.

– Свет от тебя и тепло. В том краса и ни в чем ином, – потянулся к Владе, припал поцелуем жарким к румяным устам и наново провалился в сладкий любовный омут.

Много время спустя, когда солнце взобралось высоко, помогал Владке отыскать очелье, что вечор кинул в траву, надевал на любую опояску с оберегами.

– Влада, кругляш твой силу утратил? Не пойму, – крутил в руках Светоч серебристый.

– Нет, – покачала головой ведунья. – Тебя принял. Глеб, сказать хотела....

Чермный затревожился, видя, как на гладком челе волхвы появилась горестная складка:

– Что? Влада, что?

– Обещалась я богиням. Зарок дала, что новоградцы будут требы класть и Ладе, и Ягине. Взамен живь твою торговала. Глебушка, знаю, что сердиться станешь, но…

Глеб и разумел то, о чем думал с того самого мига, как избежал смерти на вечевой стогне:

– Владка, твоих рук дело? Нежата не простой вой, на ровном месте не споткнулся бы. Ворожила?

– Тебя обороняла, – смотрела боязливо. – Умела бы с мечом управляться, так кинулась бы к тебе, но не умею. Одно могу – ворожить. И все равно, не уберегла, – заплакала. – Едва не потеряла.

– Дурёха моя, – обнял, принялся утешать. – Уберегла. Вот я, вот ты. Богиням обещалась? Стало быть, надо зарок держать. Вместе сдюжим. Вдвоем легче. Ну и…слаще. Владка, так ли уж надо уходить отсюда? Смотри, река-то нынче светлая и тихая. Трава мягкая и теплая. Как разумеешь, не рухнет без нас Новоград? Хоть день, да наш.

– Глеб, что ты, – зарумянилась. – Увидят.