Светоч

– Не ругаю, дяденька. Если ты ее не винишь, так кто ж я такая, чтоб виноватить? Ты отвар пей поутру и ввечеру, вскоре оздоровеешь. Спаси тя Макошь, – Влада кивнула доброму дядьке, подхватила коробок свой и двинулась из избы.

На пороге ее остановила большуха, ухватила за рукав дорогой рубахи:

– Квасу испей, ведуничка, не побрезгуй. Вот еще медку для Добромилы возьми. Любит она, – протянула туесок с мёдом и горшок квасу подала с улыбкой.

А тут и Белянка подскочила:

– Бери нето. У Белых квасок самолучший и мёд густой, – и тянет руки к подношению, смотрит просительно.

Влада едва не расплакалась, глядя на подружайку: запона старая, истертая, рубаха на локтях ветхая, изношенная. Сама Беляна худенькая, не инако, голодная. При мачехе житье-то всякое бывает; иная к чужому дитю, как к родному, а другой чужая кровь докука, беда и лишний рот.

– Возьми, Белянушка, подсоби нести, – Влада кивнула Раде, приняла поклон¹³ от нее и пошла поскорее со двора Третьяковского.

Уж на дороге, у поворота к избе Первушиных, ведунья совладала с собой и обернулась на Беляну, что позади шла:

– Беляна, ты себе забери и квас, и мед. Нам-то много не надо. – Влада хотела уж идти дальше, но подружайка не дала: ухватила за подол дорогой запоны.

– Подачку кинула? – взглядом окатила злым. – Я тебе на недолю свою жалилась? Просила чего? Забери, мне не надобно. Коли будет нужда, так сама стяжаю.

Беляна поставила на землю горшки Третьяковские, отвернулась, голову вскинула горделиво, а Владе еще больше жаль ее стало: острые локти подружайки натянули худое полотно рубахи, а ворот растянутой запоны оголил ключицы острые.

– Стяжаешь? – Влада почуяла дар Прави, приняла его и всмотрелась в Беляну иным взором. – Вон как… И много ты стяжала, подруженька? Бусы Вейки Вторушиной? Напрасно зарыла в сеннике, перепрячь. Батюшка твой вторым днем сыщет, и плакал схрон твой небогатый. Еще и выпорют тебя.

Беляна брови возвела высоко, рот приоткрыла, смотрела на Владку не моргая:

– Щур¹⁴ меня. Владка, откуль знаешь? – Белянка прошептала испуганно, но через миг уж оправилась: – Что, ославить меня вздумала? Давай нето, рассказывай. Мачехе моей натолкай в уши, что я воровка. Засечёт до смерти и слава богам! Живу как скотина подневольная, так и подохну! Никто не придет к костру, никто веточки худой не кинет!¹⁵

Балянка кричала громко, с того птахи щебетливые, что прятались в кустах опричь домка Первушиных прыснули во все стороны.

– Будет орать-то, Беляна. Когда я тебя под беду подводила? Не перестанешь воровать, так и вправду подохнешь. Скажи, чего тебе надобно, так я дам. А темень в живи своей плодить не смей. Поняла ли?

Владка говорила тихо, уверенно, но промеж всего в голосе ее будто чудился скрежет оружный. С того Белянка глаза опустила, голову наклонила смиренно:

– Поняла, Влада, – помолчала миг, а потом и высказала: – Иная ты, как нездешняя. Сама пава, каких поискать, а голос такой, что до нутра пробирает. Одно слово, волхва.

– Тише ты, крикунья, – Влада огляделась, никого рядом не приметила. – Волхва? Откуда у нас волхве-то взяться? Чай, не Новоград. Ввечеру приходи к нам с бабулей, найдем и рубаху справную, и запону нарядную. Беляна, ты одна из всех, кто говорит со мной вольно, кто глаз не прячет, не боится. Подруга ты мне самая-пресамая. Ужель оставлю тебя в беде, в недоле? То не подачка, а подарок сердечный. Придешь?

Беляна долгонько молчала: сорвала лист молоденький с куста, мяла пальцами, думала. А ужо потом и кивнула:

– Благо те, Влада. Приду. Не взяла бы от тебя ничего, токмо, вскоре через Загорянку отрядец пройдет. Дядька Радим сказывал, родовитый Нежата Скор их ведет в Новоград. Владка, я бы ушла в городище, да кто отпустит? – Белянка листочек порвала в сердцах, на землю кинула. – Принаряжусь, так может, сыщу в отряде парня пригожего. Даст за меня вено¹⁶ и сведет из дома постылого. Влада, ты ж все наперёд знаешь, скажи, есть там суженый мой?

– Наперёд не знаю, Белянушка. Иной раз провижу, но не своей волей, будто светлые боги указывают. Вот, если занедужил кто, так сразу разумею, как и почему, – Влада развела руками, мол, вот оно как. – Беляна, тебе верю, с того и говорю о таком.

– Не опасайся, не выдам, – Белянка стукнула себя в грудь тощим кулачком. – И тебе в Новоград надо, там, чай, волхвы в почёте. И не боятся их, стороной не обходят.

– Какая же из меня волхва? Ведаю чуть, но большой силы нет. И не могу я в Новоград, Беляна. Добромилу одну не оставлю.

– А чего она тебе? – прищурилась рыжая. – Ведь не родная, знаешь поди.

– Беляна, смотрю на тебя и диву даюсь. Ведь не злая ты, сердечная, а все под расчёт. Знаю, что Добромила не родня мне, но ведь вырастила, выпестовала. С ней нужды не знала, а промеж того и обучила всему, что сама умела. Иной раз родная мамка так о дите не печется, как бабушка обо мне пеклась, – Влада головой покачала, взглянула на подругу тоскливо. – Я тебе не родня, так что ж, бросишь меня в недоле?