Светоч русской земли (СИ)

У Сергия в его молитвенном покое было два образа: Никола Угодник и Богоматерь Одигитрия, Путеводительница, Заступница россиян, символ Любви, Жалости и Терпения матери. Две небольшие иконы древнего письма. И теперь, в келье, собираясь на подвиг, означивший всю его дальнейшую судьбу, к Ней, к Матери Божьей, Заступнице и Печальнице человечества, обращал Сергий свою молитву.

В каждом великом деянии, кроме долга и истекающего из него волевого позыва к действованию, кроме Любви, дающей смысл и оправдание деянию, есть еще третье звено: та искра, которая возжигает уже сооружённый костёр, приводит в движение налаженный к действованию снаряд. Эта искра - Откровение или Озарение. Это - то, после чего нельзя уже отступить или уступить, не порушив себя до уничтожения своей личности. Энергия, собираемая молчальниками-исихастами, была той энергией вдохновения Свыше, после которого пророки человечества восходили и на амвоны, и на костры?

Сергию нужен был знак. Он не знал какой, и даже будет ли ему знак... Но он молился.

Михей, окончив труд, вошёл в келью и встал на колени рядом и - так получилось по узости места - впереди наставника. Сергий, который велел ему не спать, возможно, и не хотел присутствия Михея в келье, но ничего не сказал ему и не мог сказать. Он уже был Там.

Свет струила только одна лампада, и потому фиолетово-вишнёвый омофорий Богоматери и даже сапфирно-синий Её хитон, как и фиолетовая риза и красный омофорий Николы, казались почти чёрными. Посвечивала только золотая разделка на хитоне и гиматии младенца Спасителя.

Было тихо. Сергий молился молча. Время остановило своё течение, и Михею, до которого доходило напряжение наставника, давно было уже не по себе. Он с трудом находил в уме слова молитвы и готов был порой закричать от ужаса, если бы не воля Сергия, замкнувшая ему уста и лишившая тело способности к движению. Сколько прошло времени, не ведали ни тот, ни другой.

Тишина текла, струилась, приобретала плотность и вес, становилась уже нестерпимой. Михей, не испытывавший прежде и десятой доли такого, потерянно глянул на Сергия, лицо которого в резких гранях теней каменело и казалось мёртвым. "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!" - повторял Михей, боясь остановиться хоть на миг. Он был так растерян в эти мгновения засасывающей Тишины, что когда в келье осветлело, обрадовался, ещё ничего не поняв. Сначала даже показалось, что это - и не свет, а глаза привыкли к темноте и видят. Но видимо было теперь и не виденное до того: скамеечка в углу покоя, и резной узор божницы, и складки одежды Сергия. Он только спустя минуты понял, что в келье стало светло! И Свет был без теней, немерцающий, ровный, одевший всё Своим покровом. Каждый предмет был ярок и виден со сторон, а краски на иконах, одеждах его наставника выцвели, исчезли. Он глянул перед собой. Лик Божьей Матери круглился удлинённым овалом, плавный и чистый по своим линиям, скорбный и моложавый и уже отделённый от доски. В лике Николы была мука трепета: казалось, он жаждет и не может сказать, повестить...

Михей оглянулся на наставника - и обмер. Лицо Сергия было страшно. Чернели западины щёк. Взгляд горел. Михей понял лишь, что он - мал, слаб и жалок, и лучше бы ему быть где-то там, вдали, но не зреть, не видеть, не присутствовать при том, что совершалось сейчас, при его глазах, и превосходило его силы.

Осиянная светом Богоматерь, живая, с предстоящими, явилась его взору.

Сергий, поднятый сторонней Силой, встал с колен с молитвенно сложенными руками. Михей смотрел, почти теряя сознание. Она стояла, светила и таяла, благословляя. Наставник парил в воздухе. Его фигура вытянулась, отделясь от собственной тени. Лицо украсилось и прояснело. Лицо блистало, отдавая льющийся на него Свет.

В Ростове, на изломе юности, Варфоломей, так же внимал Неведомому, потеряв на время ощущение своего веса, и ныне вернулось к нему То Давнее, и уже никакой словесной молитвы не было в нём, пронизанном Её лучами, смывшими трудноту и печаль и муку восхождения, и только Радость была, ширилась и торжествовала, заливая его так, что и тела уже не было в нём, и не было, не осталось "я"... Всё это Михей зрел, чувствовал полубредово, на грани обморока. Так же как и Её слова, сказанные в тот миг озарения. Богоматерь просила не ужасаться видению и не скорбеть, заверяла Своего избранника, что не оставит его обители и его учеников без покрова и защиты даже после смерти Сергия...

Матерь Божья стояла не одна, хоть Сергий и смотрел на неё лишь на одну. "С апостолами Петром и Иоанном!" - уверял впоследствии Михей. И это тоже был знак ему, как понял потом Сергий, передумывая виденное.