Светоч русской земли (СИ)

Город строили тысячи народу. Голод согнал на строительство Серпухова мастеров аж из-под Можая и Дмитрова. Ухали дубовые бабы, звучала частоговорка топоров, вереницей отъезжали телеги, гружённые землёй. Город строили тысячи, и два инока в посконине, проходящие сквозь толпы работного люду и развалы земли, не привлекли ничьёго внимания. Но им надлежало содеять то, без чего город - мёртв и являет собой лишь плотское, тварное людское скопище, живущее по законам животного естества. Они должны подарить городу свет. Внести в это кишение плоти жизнь Духа. И тут ошибиться нельзя. Почему князь и скакал к Сергию, к Троице, чтобы не подменить свет обманкой, отражённым блеском мёртвого слова.

Храм - жив возносимой в нём молитвой, монастырь - подвигом инока, город - праведником, находящимся в нём. И без праведника не стоит ни город, ни село, ни весь. Ибо земля, перестающая рожать святых, гибнет. Потому и проходят два усталых, осыпанных пылью инока, удаляясь к устью реки, туда, где будет поставлен Сергием монастырь "на Высоком". И пусть Афанасий, прожив несколько лет, оставит игуменство и уедет в Константинополь, где купит келью в монастыре да там и умрёт, посылая на родину иконы и книги. На его место придёт другой игумен. В сраме войны, мора и голода, в кипении страстей, в перестуке топоров, в усилиях пахаря, в мужестве воина - страна жива праведником!

Сергий, ударяя посохом в землю, прошёл сквозь город. Он пройдёт, уйдёт, угаснет его земная жизнь, протекут столетия, но памятью Сергия будет и через столетия славиться наша земля.

Глава 19

В это лето, когда на Руси не выпало ни капли дождя, и свирепствовал скотий мор, на Москве умер старый тысяцкий, Василий Васильевич Вельяминов, и князь Дмитрий решил, чтобы не давать власти Ивану Вельяминову, уничтожить должность тысяцкого на Москве.

Скотий мор утих с началом зимы. Снега скрыли поля с трупами павших и непогребённых животных.

В начале зимы в Переяславле состоялся съезд князей, официально - по случаю рождения сына у князя Дмитрия, фактически - для совокупного решения тверских и ордынских дел.

Евдокия Дмитриевна, великая московская княгиня, разрешилась от бремени двадцать шестого ноября, мальчиком. Сына назвали Юрием. Крестить младенца был вызван троицкий игумен.

Третьи роды - не первые. Евдокия, слегка похудевшая, с голубыми тенями под глазами, уже хлопотала, всё не могла отстать от крёстной, то одно поправит, то другое. В серебряной купели, поставленной у левого клироса, уже налита вода. Малыш таращил глазёнки: вертел головёнкой, чмокал, пробовал голос. Сергий взял младенца, и тот замер, успокоился у старца в руках и даже не пищал, только отфыркивал воду, когда его троекратно погружали в купель. "Во имя Отца и Сына и Святого Духа". Сергий помазал маслом лобик, ладони рук и ножки дитяти, которому судьба готовила не простой жребий! И это крещение, первое из семи великих таинств, сопровождающих всю жизнь христианина, тоже будет сказываться в событиях, разыгравшихся много лет спустя, в грядущем столетии, когда и люди и нравы станут иными.

Волновалась толпа разряженных гостей. Гул, ропот, боярыни и бояре теснились, чтобы глянуть на княжеского сына. Город - переполнен. Князья со свитами заняли все пригородные монастыри. Набиты битком все мало-мальски пристойные городские хоромы. Посмотреть на такое собрание нарочитых мужей сбежался народ аж из Клещина и из Весок. В улицах, на растоптанном копытами, залитом конской мочой снегу, торговали рыбой, грибами, горячим сбитнем, медовухой, калачами, даже студнем, невзирая на Филиппьев пост. Посадские жёнки, поджимая губы, оценивали наряды наезжих боярынь, замечая малейшую неисправность в дорогих уборах и узорочье. Сами вытащили лучшее своё, бережёное. Не в редкость увидеть на иной бабе колты работы владимирских мастеров позапрошлого столетия или парчовый коротель, крытый византийским аксамитом времён Комнинов. Этот ли город осаждала литва? Тут ли летом умирали с голоду и со слезами зарывали в землю погибающую скотину?