Светоч русской земли (СИ)

Алексий, принимая старцев, раскрыл объятья. Сергий скользом, озрел Киприана, прежде чем подойти к нему для лобызания. От старца пахло сермягой, дымом и лесом, с его лаптей и мокрых до колен онучей натекли лужи, чего никто из русичей не замечал, и только сияющий Алексий спросил что-то, указывая на вотол Сергия. Тот рассмеялся, а Фёдор, блестя глазами, рассказал, что это сукно, с пятнами, испорченное при окраске, никто из братии не пожелал брать, и тогда Сергий сшил себе из него вотол и носит в укор инокам, которые теперь казнят друг друга за прежнее величание.

Сергия здесь любили. Настоятель, келарь, эконом, еклесиарх, иноки-служки бегали в хлопотах, теснились получить благословение у троицкого игумена.

Скоро старцы, разболокшись от верхней сряды, перемотав онучи, сменив мокрые лапти на сухие и отстояв благодарственный молебен в храме, были уже в настоятельском покое, за столом, уставленным хоть и не бедно, но не так, как у княжеского печатника. Сверх того, оба игумена, хоть и выхлебали уху и отдали дань разварной рыбе, быстро отстранились от едва утолённой ими плотской нужды, являя пример того, что не плоть, но Дух должен водительствовать в теле смыслёна мужа, тем паче - старца.

За столом говорили больше о надобностях монастыря, Киприан же, присматриваясь, молчал. Рассказанное Дакианом не выходило у него из головы. Впрочем, Сергий был не страшен! Худощавый, со светлыми глазами, может, несколько близко расположенными друг к другу, что придавало его взору по временам остроту, с рыжеватой копной волос, заплетённых сзади в косицу, со здоровой худобой запавших щёк, он, невзирая на свои пятьдесят лет, почти ещё не имел седины в волосах или морщин на лице, да и не горбился станом. Руки у него были мужицкие, грубые и чуткие, с длинными пальцами. Странные - руки, ибо решить по ним, кто перед тобой - пахарь, плотник или философ, было затруднительно.

Племянник Сергия был свеж, воинствен, ярок взором, хоть и более хрупок, чем Сергий, и, видимо, увлечён делами создаваемого монастыря. Ему было едва за тридцать, возраст мужества, когда уже нельзя медлить и размышлять, а надо творить, созидать, делать, иначе пропустишь, потеряв на суетные мелочи дальнейшую жизнь. И видимо, Фёдор понимал это и спешил исполнить своё предназначение. Временами на его щеках появлялся румянец, а брови хмурились. В нём бушевала, бурлила энергия, переливаясь изредка через край, и потому то, что он делал, казалось и ему и окружающим даже - самым важным, самым существенным теперь, когда войны, моровые поветрия, возмущения стихий, различные беды, - теперь важнее всего создание общежительных обителей, ибо только они смогут явиться вместилищами Духа и питомниками духовных водителей Руси! Фёдор был к тому же иконописец, и это чувствовалось в движениях рук, которыми он достраивал, живописуя в воздухе, украсы речи, когда не хватало слов. Старец Сергий наслаждался племянником.

Оттрапезовав, перешли в гостевую келью, и тут, наконец, разговор перешёл на дела константинопольской патриархии. Сергий, сев сзади на лавку, кажется, задремал. В разговоре, то и дело переходя на греческий, участвовали: Алексий, Фёдор и игумен Борисоглебского монастыря. Фёдор, оказывается, тоже изучал греческий и имел неплохое произношение, хотя слов ему порой и не хватало.

Киприан, избавившись от взгляда светлых насторожённых глаз, почти позабыл про радонежского игумена. Фёдор расспрашивал о попытках Палеолога установить унию с Римом, заставив Киприана прочесть целую схолию об отличиях римско-католического вероучения от православного, причём коснуться пришлось не только "филиокве" и принципа соборности, поскольку папы, уже с четвёртого века, начиная с Дамасия I, претендовали на высшую непререкаемую власть в христианской церкви, но и устройства и уставов монашеских орденов, в частности ордена миноритов, но и толкования предопределения в сочинениях Августина Блаженного, но и политической борьбы Венеции с Генуей на Греческом и Сурожском морях, но и отношений Галаты с Константинополем, но и споров внутри императорской семьи, но и турецкого натиска и требований мусульман к православным храмам и греческому населению в захваченной ими Вифинии.

Киприан говорил и видел, что Фёдор впитывает всё, запоминая и делая для себя выводы. Ему пришлось объяснять, как устроены патриаршии секреты, что желают хартофилакт, секелларий, протонотарий и прочие, кто и как обсуждают грамоты, посылаемые на Русь, и ещё многое другое, чего он не очень и хотел бы докладывать русичам, но, однако, рассказывал, уступая напору Фёдора.

Алексий сидел, отдыхая, слушая и любуясь горячностью племянника Сергия. А Сергий всё это время не спал, а смотрел в спину Киприану и, уже не вдумываясь в слова, начинал всё больше чувствовать и, чувствуя, понимать этого синклитика.