Светоч русской земли (СИ)

Всё это Киприан запомнил, отнеся к тем нарушениям психики, которые бывают со всяким от усталости, страха или упорных мыслей. И только здесь его обеспокоило. Он понял, что если это так и всё сообщаемое о Сергии правда, то ведь он не сумеет скрыть от этого старца своих намерений! Мысль была оскорбительная и стыдная. Словно его, патриаршего посланца, последователя Паламы, уличили бы в воровстве. Он даже приподнялся на кровати. Помыслил мгновение: не бежать ли ему отсюда? - пока нелепость последней мысли не сразила его, и он откинулся на подушки, приказав себе уснуть и сосредоточив на этом всю свою волю, воспитанную в те годы, когда он в Афонском монастыре предавался исихии. Только тогда его отпустило, страх минул, и стало возможно погрузиться в сон.

Глава 16

Назавтра явились к великому князю Дмитрию. Князь был молод, и, конечно, этот юноша не сам руководил страной! Московские бояре смотрелись куда умнее, и отбивал Ольгерда волынский перебежчик, князь Боброк. Московская власть всё переманивала подданных Ольгерда. Конечно, столько земли, есть куда сажать!

Приём был недолог и непышен. Дмитрий, когда ему повестили о приезде патриаршего посла, заупрямился. Не стал устраивать большого совета, и даже платье надел обиходное. Киприана провели к княжеской семье, чтобы он благословил пышную голубоглазую красавицу княгиню и недавно рождённого ей младенца, а затем сдали на руки печатнику князя, попу Дмитрию, или Митяю, как его тут за глаза называли.

Митяй был в дорогом облачении, он улыбался, поглаживая бороду. Он был могуч и крупен и с высоты своего роста осматривал патриаршего посланца. Митяй угощал Киприана тонко нарезанной дорогой волжской рыбой, тройной ухой, переяславской ряпушкой и прочими благами Русской земли. И хотя стол был рыбный, но изобилие грибов, ягод, варений, пирогов, пряников, орехов в меду, сладких восточных заедок было таково, что этот стол казался не постным. Выставлены были в серебряных и поливных сосудах квасы, красное привозное вино и хмельной мёд, и Киприан, как ни отказывался, встал из-за стола в осоловелом состоянии.

Не прекращая трапезы, уписывая разварную севрюгу, черпая ложкой чёрную икру, Митяй вёл беседу, щеголяя знанием святоотеческой литературы, несколько раз цитировал по-гречески, и, когда выведенный из терпения Киприан попробовал сбить спесь с княжеского печатника, задав вопрос, касающийся тонкостей богословского истолкования евхаристии, Митяй явил блестящее знание литургики не только православной, но и католической, и армянской, не говоря уже о кочевниках несторианах. Нет, ущемить чем-либо этого иерея было невозможно, хотя, когда зашла речь о Григории Паламе и паламитах, Митяй отмахнулся от вопроса: "А! Молчальники! Тут у игумена Сергия есть один такой... Исаакий, кажется..." И в тоне голоса, в снисходительном пренебрежении взора почувствовалось, что сей начитанный муж не видит нужды и смысла в духовных упражнениях молчальников, почитая их едва ли не дураками, творящими исихию по своей убогости. Тайного, постигаемого разогревающимся молитвой сердцем, для Митя не существовало.

Киприан покинул княжеские покои, так и не поняв, зачем его принимали и чествовали. То ли в угоду Алексию, то ли чтобы соблюсти дипломатический этикет в отношениях с патриаршим престолом. Говорить в особицу с боярами, что-либо выяснять из внутренних отношений московского великокняжеского двора ему так и не удалось. Киприан даже начал подозревать, что виной тому Алексий, не пожелавший, чтобы посланец патриарха уяснил себе внутренние язвы здешней государственной и церковной политики. "Не боится ли он разоблачения?" - гадал Киприан, заранее настроенный против Алексия и убеждённый, что недовольных его правлением на Руси должно быть множество.

Земля, однако, была богата. Виделось это и по снеди, ежедневно доставляемой в монастырь, и по нарядам знати, и по малому количеству нищих и сирот на папертях храмов, хотя предыдущие годы были тяжкими, поскольку ратный разор усугубился засухой и неурожаем...

Ехать в Троицкую пустынь, как собирался Киприан, стало не невозможно из-за раскисших путей. Но ему обещали, что старец вскоре должен явиться в Переяславль с племянником Фёдором, игуменом Симонова монастыря на Москве.

- Как же они-то доберутся сюда в распутицу? Не уже ли верхом? - спрашивал Киприан.

Ему только улыбались в ответ.

Глава 17

Старец пришёл в лаптях и с посохом, в дорожной сряде из грубого сукна, линялого, заплатанного и покрытого белёсыми пятнами. Они с племянником добирались, оказывается, тропинками через леса, где под елями, в гущине ветвей, ещё держался твёрдый наст, и возможно было пройти на охотничьих, подшитых лосиной шкурой, лыжах.

Услышав обо всём этом и увидев путников с торбами за плечами, старого и молодого, которых он принял бы за нищенствующих крестьян, Киприан вздохнул.