Светоч русской земли (СИ)

Киприан сидит прямой, насторожённо-спокойный, пряча руки в рукава. Беседа идёт на греческом. Не ведая, что Леонтий знает язык, Киприан в разговоре учитывает одного Алексия. Этот старец сначала произвёл на него жалкое впечатление, и Киприан был удивлён той ненавистью, какую столь ветхий деньми и телесным здоровьем муж смог вызвать в Ольгерде. Однако, присмотревшись к Алексию в Твери, Киприан своё мнение переменил, уже догадываясь, что избавиться от Алексия будет не просто. В Переяславле он надеялся понять то, чего не мог постичь до сих пор: причин такой популярности Алексия среди московитов. Или это - тоже вымысел? Будь дело в Константинополе, Киприан мог бы сказать, наверное, что у каждого мужа, чем-то любезного черни, врагов - тем больше, чем он больше любим охлосом. И потому свергнуть его так, как избавились от Кантакузина, более чем просто. Но тут была Русь, иная страна, иной язык, как уверял Филофей, ещё молодой и тем избавленный от всех пороков старости. Впрочем, ссоры по молодости подчас отличаются яростью! Неведомо, оставили бы Кантакузина в живых и на свободе императоры-иконоборцы! Во всяком случае, в руковожении эта страна очень нуждалась. И может, стало бы благом для Московии слияние её с Литвой?!

Правда, князь Михаил, которого, со слов Ольгерда, Киприан счёл сначала послушным литовским подручником, разочаровал его. Тут, видимо, была третья сила, плохо укрощаемая и с непредсказуемой последовательностью своих поступков.

Возок встряхивало. Русский спутник Алексия сидел неподвижно. Твёрдое, в морщинах лицо секретаря было непроницаемо и враждебно. Киприан помыслил: а что, если этому русичу знаком греческий? Нет, скорее всего, нет! Злится, по-видимому, потому, что не понимает. Дабы не слишком огорчать русича, Киприан перешёл на славянскую речь. Тут только секретарь посмотрел на него чуть удивлённо, но снова замер, окаменев лицом. Ну, точь-в-точь как вышколенные холопы Ольгерда! Всё же в варварских странах удобство представляет то, что прислуга верна своим господам и не вмешивается в разговоры и не наушничает. Если бы не опасение, что ему подсунут соглядатая, Киприан давно бы завёл себе прислужника-русича, с которым удобно было бы постигать русскую речь, в которой столько неудобно произносимых гласных растяжений в словах, что разговор порой напоминает пение. Киприан ещё не постиг, что русичи плохо понимают болгар из-за нагромождения непроизносимых или краткогласных созвучий. Однако он уже понял, что природного знания им болгарского языка здесь не достаточно, и даже выучился немного говорить по-русски... А всё-таки как приятно было бы дать себе волю и перейти на греческую речь! Пусть Алексий плохой политик, пусть его нужно сменить (вернее, занять его место), прежде всего для того, чтобы привлечь к престолу патриархии литовских князей, не дать утвердиться в этой стране католичеству, - всё так! Но собеседник Алексий - чудесный и давнее пребывание в Константинополе украсило его на всю жизнь!

Возок взлетал и падал. Никогда, наверное, он не привыкнет к этой зиме, к этим ежегодно раскисающим и замерзающим дорогам, где три четверти года снег, слякоть, лёд, лужи и грязь, а три месяца сушь и пыль. Скифия! Дикая страна, которую он обязан просветить светом византийской культуры! Тут даже князья живут в деревянных, часто выгорающих домах. И как редко населена! Откуда тут берутся многочисленные и сильные армии? Почему Ольгерд не примет православия и не подчинит себе всю эту землю?

Киприан пожимал плечами. Разговор тёк, касаясь последних константинопольских новостей, анекдотов из жизни Иоанна Палеолога, запутавшегося в женщинах, долгах и интригах. Алексий вопрошал о нынешних цареградских изографах, а Станята-Леонтий молчал, ибо видел, что посланец утаивал от Алексия главное, то, для чего он и прибыл сюда, а владыка поддавался обману.

Для лиц, облечённых духовным саном, не существует границ, если таковую границу не устанавливает чужая, тем более враждебная вера. Во всех прочих случаях их не задерживают на мытных дворах и пограничных заставах княжеств, им не надо объяснять, кто - они, откуда и зачем.

Ехали левым берегом Волги, потом переправились на правый по весеннему льду. Киприан уже приучил себя не выказывать наружного страха при этих русских переправах. Теперь ехали по землям Московского княжества. И по-прежнему были почтительны к нему воеводы, бояре и ратники, всё так же селяне просили благословить, а на постоялых дворах, а то и в припутных деревнях им, не требуя платы, предоставляли еду, ночлег и корм для лошадей. Заметно, что здесь был больший порядок, чем в Великом Литовском княжестве, где порой местные володетели не брезговали даже грабежом церковного имущества, а проезд по дорогам был не таким спокойным, как тут. И всё-таки разве можно было сравнить Русскую землю с Болгарией, где на каждом шагу видишь памятники великой старины, а византийская и славянская образованность живёт, невзирая на все разорения, набеги валахов, сербов, татар и нависшую над страной угрозу турецкого завоевания!