Светоч русской земли (СИ)

Он сидел, слушал, и мир казался ему таким же ярким, значительным и сверкающим, как в юности. Нет, не следовало говорить об этом никому! Знак был ему, чтобы укрепить его в Вере и в Деянии. Ибо не походы воевод, не сражения, не кровь и не пожары городов, а духовная работа подвижников и учителей сотворяет нацию.

- Не вопрошай меня ни о чём, отче! - сказал он. - Господь замкнул мне уста. Но я могу поделиться с тобой радостью, ибо это - и твоя радость. Мне дано было ныне понять, что наш труд, и твой и мой, - угоден Господу!

Глава 12

Ещё один поход, ещё одно разорение Русской земли. Ярлык на великое княжение был снова перекуплен Дмитрием, но борьба с Тверью не прекращалась, и даже не ясен казался пока перевес Москвы.

У Мефодия, ученика Сергия, который поселился на Песноше, невдалеке от Дмитрова, взятого и разорённого тверичами, на Фоминой неделе тверские ратные сожгли монастырь. Жечь там, как и грабить, было нечего. Часовенка, которую, в подражание учителю, Мефодий срубил, да келья с баню величиной - вот и всё строение. Правда, осенью к Мефодию поселились два брата инока и срубили себе вторую келью, более просторную, разделённую на две половины, поварню с чёрной глинобитной печью и молельню, холодную, зато чистую горницу, где братья поместили принесённую с собой икону святителя Николая новгородского письма и крохотный, в ладонь, образ Богоматери.

"Что там было жечь и зачем? - думал Сергий, шагая по мягкой от влаги дороге. - Не наозоровал ли местный боярин в страхе за свои угодья, чая свалить пакость на тверичей?" Он устремился в путь, никому ничего не сказав, захватив с собой мешочек сухарей, несколько сушёных рыбин и топор. Мефодию надо помочь. Будут и ещё разорения и поджоги, но сейчас, Сергий чувствовал, Мефодий был в обстоянии и нуждался в ободрении учителя.

Всюду пахали. Светило солнце, кричали грачи, и худые, измученные голодной зимой мужики почти бегом, погоняя худых лошадей, рыхлили землю. На него поглядывали бегло, без любопытства. Бродячий монах, да ещё в лаптях и с топором за поясом, был такой же привычной картиной, как и погорельцы, согнанные со своих мест войной и бредущие с детьми и собаками в поисках хлеба. У иного из мужиков на насупленном лице так и было написано в ответ на не заданную ещё просьбу о милостыне: "Бог подаст!" Но Сергий милостыни не просил и не останавливал разгонистого хода. За спиной у него болтались на верёвочке сменные лапти, вода была во всех ручьях, и он, присев на корягу, сосал сухарь, запивая водой, иногда грыз рыбий хвост, поднимался и шествовал дальше.

Один лишь раз, увидев, как пахарь, осатанев, бил по морде животину, запутавшуюся в упряжи, подошёл и отстранил мужика (тот поднял кнут, чтобы стегануть монаха, но поперхнулся, увидев взор Сергия, и, крестясь, отступил в сторону). Сергий успокоил и распутал лошадь, поднял её на ноги, разобрался со сбруей, и, пока кляча, дрожа кожей и расставив трясущиеся ноги, шумно дышала, он связал порванную шлею двойным узлом, передвинул ременные петли на обрудях и, утвердив соху в борозде, сказал мужику:

- Никогда не бей того, кто тебя кормит!

Он прошёл один загон, сказав лошади что-то такое, что она вильнула хвостом, пошла, упираясь копытами в ещё вязкую землю; повернул, обтерев о землю прилипшую к сошнику грязь, и, приблизившись к пахарю, вручил тому рукоять сохи, сказав:

- И к труду всегда приступай с молитвой, внял?!

Пахарь оробел и, принимая из рук Сергия рогач, поклонился, выговаривая отвычными от иных, кроме ругани, слов устами: "Спаси Тя, господин, Христос", перепутав с молитвой господское обращение.

Сергий уже выбрался с поля, обтёр лапти о сухую траву, взял посох, воткнутый им в землю на краю поля, и устремился дальше. Мужик, прокашлявшись, отверз уста, чтобы изречь матюк, но поперхнулся, сказав вместо того: "Ну, ты! Со Христом-Богом!" И конь пошёл, не выдёргивая больше сошников из борозды.

Близ Дмитрова Сергий заметил шевеление в кустах и услышал стоны. Навстречу ему выбежал мальчик в шапке, валящейся ему на глаза.

- Дедушка! Помоги! Мамка телится!

Сергий зашёл за кусты, сбросил мешок с плеч. Устроив всё потребное - у бабы уже отошли воды, и начинала показываться головка, - он положил роженицу, завернув подол, принял дитятю, обтёр ветошкой (мальчонка, опомнившись, стал помогать), дождался, пока выйдет послед, обмыл бабу, перевязал пуповину и тут (у него с собой всегда была посудинка с миром) помазал и окрестил младенца - во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Малыш перестал орать и только тыкался головёнкой, ища сосок. Баба, поглядывая на старца, расстегнула рубаху и сунула малышу набухшую грудь.