Светоч русской земли (СИ)

Там, на улице, - веселье толпы, отложившей на время заботы. Здесь - непрерываемый труд. Книги. Тишина. Скрипят перья. Пахнет кожей и редькой да ещё постным маслом, которым писцы мажут волосы. Склонённые головы. До прихода Алексия о чём-то спорили, даже хохотали, теперь в книжарне - тишина. Алексий проходил по рядам, смотрел работу. Тут зримо становилось, как возникают книги: как складывают листы, графят писалом, как пишут, как прошивают тетради, как переплетают их в обтянутые кожей доски с застёжками-жуковиньями. Здесь - истоки всего. Пройдут века, угаснет устная память поколений, но то, что творят здесь, пребудет! Переданное, сохранённое, переписанное вновь и вновь с ветхих хартий на новые. От каких времён пришли на Русь сии книги? "Лавсаик", жития старцев синайских третьего, четвёртого, пятого веков от Рождества Христова, "Амартол", хроника Манассии. А вот и ещё более древнее: "Омировы деяния" - из тех времён, когда мнили, что боги нисходят на землю, гневают, ссорятся, любят смертных женщин и даже зачинают от них детей... Тёмные, чужие, уже во многом непонятные сегодняшнему уму времена! Иные события, иные повести вытеснили их из памяти поколений. Но их пересказы, как и пересказы Ветхого Завета, вошли в Византийские хроники, и теперь вот они - уже на славянском языке! Вот Иосиф Флавий: "История иудейской войны", а вот история Геродота, ещё не переведённая с греческого... Богослужебные книги, минеи, прологи, октоихи, типикон, Евангелия, Псалтырь. И жития... Всё устроение христианской культуры, веками создаваемой, здесь, в этих кожаных книгах, под этими деревянными, окованными медью и серебром досками переплётов. Ведают ли писцы, сколько столетий держат они в своих руках, насколько важен - их труд, который сохранит память о нас в грядущих поколениях и позволит цвести, не прерываясь, древу московской государственности!

Алексий прошёл, слегка согбенный, легчающий, но ещё крепкий умом духовный водитель страны. Он не делал замечаний и смотрел отстранённо, оценивая этот свой труд глазами ещё не рождённых поколений... Он устал. И кто-то из писцов, задумав спросить о какой-то надобности Алексия, подняв взор и узрев обращённые вдаль отуманенные глаза владыки, вздрогнул и, опустив глаза, начал тщательнее расставлять буковки полуустава.

Алексий отворил следующую дверь. Тут узорят рукописи, пахнет клеем и разведённой на яйце краской. И народ здесь - иной, более буйный и нравный. Изограф, к которому подошёл Алексий, сейчас, намазав клеем кусочек золота, прижал его и держал, разглаживая и полируя рыбьим зубом, потом, посматривая искоса на владыку, стал венчиком очищать лишние закраинки, сметая золотую пыль в кипарисовый ящичек. Отложив лист, залюбовался своей работой. В человечках со священными реликвиями в руках, в выписных "горках", в розово-палевых, сиреневых, белых и голубых дворцах творится жизнь, очищенная от земного праха, вознесённая и заключённая в цветное сияние; художество, указующее на то, чему следует быть. И даже палачи, усекающие голову святому мужу, здесь - нестрашны, неужасны, ибо они - лишь намёк на испытанные святыми мучения, они словно тоже исполняют благостный танец и вот-вот обратятся к Господу, между тем как страстотерпца уже ждёт потустороннее вознаграждение, хоры праведников, жаждущих заключить его в свои ряды...

Алексий посмотрел. Тут не хватало парения Духа, Горнего торжества! Он ощутил надобность в ином изографе, может ещё не рождённом, не ведая ещё об отроке Андрее Рублёве, не познакомившись ни с греческим мастером Феофаном, который только ещё собирался на Русь... Но мука ожидания чуда уже подступила и просилась явить себя миру, чтобы утвердить торжество Духа над плотью!

Алексий прошёл дальше. Он открыл вторую дверцу и втиснулся в узкий проход с крутой полутёмной лестницей, ведущей наверх. По ней ходил только он да ещё избранные им немногие клирики: Аввакум, Леонтий, Прохор, Спасский архимандрит. Но сейчас ему нужен только Леонтий, ибо Алексий ожидал в гости Сергия, его ежегодного, всегда в эту пору, пришествия на Москву. И, по слухам, Сергий уже - в Симонове, у Фёдора.

Глава 10

Сергий был там. Проделав нынче путь из обители Святой Троицы за два дня, он сидел в келье племянника и радовался. Стучали топоры, монахи-плотники что-то продолжали строить, довершать. Фёдор хвалился изографами, переписчиками книг. Сказал, что изучает греческий, чтобы не только читать, но и говорить на нём. Развернулся, хозяином стал! И Сергий понимал теперь, что Фёдор был прав, не захотев остаться с ним. Появилась деловая властность взора! Не подавлял ли он Фёдора? Может, слишком любил и тем мешал ему расправить крылья! В небольшой срок, протёкший от начала игуменства, он стал из ученика соратником.