Светоч русской земли (СИ)

Голова Фёдора упала на грудь. Взревев, Пимен плеснул в лицо своему врагу оставшуюся в ковше воду. Фёдор поднял измученное лицо, с которого каплями стекали кровь и вода.

- Во Христа нова тебя обращу! - кричал Пимен. - Тута, на дыбе, исторгнешь смрадную душу твою!

- Попа... - прошептал Фёдор. - Исповедаться хочу... - Его голова снова начала падать на грудь.

- Попа тебе? Я - поп! Исповедую тя и причащу огненным крещением! - кричал Пимен, уже не понимая, что говорит.

Слуги взяли его под руки, стали уговаривать, хотя бы отдохнуть, вкусить трапезы.

- Не снимать! - бросил Пимен, сдавшись на уговоры.

Он жрал, не помыв рук, забрызганный чужой кровью. Рвал зубами мясо, жевал вяленую морскую рыбу, пил вино и отрыгал. Наевшись, минуту посидев с закрытыми глазами, и снова пошёл мучить Фёдора.

Генуэзский кат тем временем зачерпнул ковшом воды и напоил узника. "Хоть и их печаль, - думал он, - а всё же без консула или подесты такого дела решать нельзя!" До подвешенного русича ему было мало заботы, но свою службу он терять не хотел и потому, как мог, умерял зверства Пимена, не допуская гибели узника. Потому только Фёдор и оставался ещё в живых к приходу Ивана Фёдорова.

Иван, поскальзываясь на ступенях, проник вниз, к темнице, и рванул на себя дверь. Епископа Фёдора он сначала не узнал, но сущее его ужаснуло - и дикое лицо Пимена, и орудия пытки в его руке. Фёдор стонал в беспамятстве, и когда Иван узнал, наконец, кто - перед ним на дыбе и кого мучил Пимен, сначала побледнел, потом стал красен. Ступив на пол, залитый кровью, двинулся к Пимену и взял его за предплечья.

- Ждут на корабли тебя, батька! - сказал он. - Поветерь! Кормщик гневает! Охолонь! - сказал он, встряхнув владыку за плечи и выбив из его рук окровавленный бич.

Служки замерли, отступив. Фрязин-кат смотрел, прищурясь. Ратники, догнав старшого, тяжело дышали за спиной. В двери заглядывали вооружённые фряги.

- Ну! - рявкнул Иван, пихнув Пимена к двери, и тот пошёл, втянув голову в плечи, раскорякой выставляя ноги. Служки заспешили следом.

Иван кивнул ратному и тот отвязал от железного кольца верёвки. Тело упало на покрытые кровью и калом камни. Ростовского епископа обливали водой, одевали, всовывая в рукава вывернутые руки. Фряги молчали, не выпуская оружия. Иван уже решил, что придётся драться, когда кто-то, протопотав в проходе, сказал вполголоса что-то сгрудившимся фрягам, и те расступились, выпуская Ивана и его ратных, которые волокли к выходу ростовского архиепископа.

На дворе уже собралась кучка греков. Явился и лекарь-армянин. Фёдора уложили на носилки и понесли. Видимо, фрягам пришёл приказ подесты прекратить самоуправство Пимена, и теперь они изображали, что они здесь - ни при чём и дело сотворилось без них.

Уверившись, что греки позаботятся о Фёдоре, и несколько раз повторив толмачу, что избитый русич - русский епископ и духовник великого московского князя, Иван собрал своих людей и, чувствуя головокружение от всего, что только что узрел, отправился к берегу. Пакостно было думать, что ему придётся сейчас везти Пимена на корабль. Но Пимен не пылал желанием ехать с Иваном, предпочтя прежнюю генуэзскую лодью.

Поднявшись на борт паузка, Иван, обратившись к ратным, сказал:

- Молчите, мужики!

Те закивали головами.

Дальше было плавание, ветра, думы. В конце концов, Иван не выдержал. Решился поговорить с летописцем их похода Игнатием.

Игнатий описывал, как облака, змеясь, ползут по склонам гор, и потому встретил Ивана с неудовольствием.

- Батько Игнатий, поговорить надоть! - сказал Иван и стал рассказывать о Пимене и о пыточной камере в Кафе.

- Кого мы везём на утверждение на престоле духовного главы Руси?!

- Постой, Иване! - морщась и отводя глаза, сказал Игнатий. - Не всё, о чём мы слышахом...

- Сам зрел! - перебил его Иван.

- Всё одно! Делам владычным грядёт суд у патриарха Антония. Владыка Фёдор ездил с Пименом в Царьград и воспринял от него епископский сан! В те дела аз, многогрешный, не дерзаю вникать! Пожди, чадо, сложим решение на Бога, да бых не повторило сущего с архимандритом Митяем!

Иван Фёдоров выслушал писца, бросив на ходу: "Прости, батько!" Решил, по приезде в Царьград, ничего не скрывать и сделать всё возможное для обличения Пимена.

Пимен, однако, не решился сразу приплыть в Царьград. Он предпочёл послать туда троих ходоков: от себя - чернеца Михаила, от Михайлы Смоленского - летописца Игнатия. Третьего чернеца посылал от себя архимандрит Сергий Азаков. С ними, как бы для сопровождения и обслуги, Пимен сплавлял в Царьград и Ивана Фёдорова с его ратными, избавляясь от свидетелей своего безумства.

И вот они на потрёпанном бурями русском струге минули Риву, Устье и Фонар, и уже показался Константинополь, где их встречали на лодках местные русичи с объятьями и поцелуями, чтобы назавтра, двадцать девятого июня, отвезти земляков в Царьград, где должно было состояться соборное решение, низлагающее Пимена с престола главы Русской церкви.

Глава 19