Светоч русской земли (СИ)

Епископ Фёдор в отличие от своего отца и дяди не мог похвастаться крепким здоровьем. Встать с ложа болезни после истязаний Пимена ему помогли воля и долг. Он должен был оказаться достойным своего наставника, Сергия, должен был встать и достичь Константинополя, чтобы не дать Пимену возможности снова подкупить греков и остаться, после всего содеянного им, на престоле духовного водителя Руси. Теперь Фёдор, испытав это на себе, верил жалобам сельских попов, обираемых Пименом, что владыка за недоданное серебро мучил и истязал иного пресвитера, оставляя его чуть живого. Теперь он уже не дивился исчезновению из московских храмов многих ценных святынь, поддельным камням на месте драгоценных, утерянным окладам, исчезнувшим яшмовым потирам и прочем, о чём ему докладовали ропщущие на Пимена доброхоты Фёдора. Фёдора Пимен также ограбил, отобрав у ростовского епископа всё серебро, посуду и даже книги, оставив в одной сорочке. Но свет не без добрых людей! Нашлись русские и армянские купцы, снабдившие Фёдора деньгами и дорожным припасом, нашёлся корабль, и, пока Пимен с синклитом отстаивался в Пандораклии, Фёдор, держась противоположного, северного берега Греческого моря, на утлом судёнышке сумел почти обогнать корабль Пимена и, высадившись в Дафнусиях, достиг Константинополя на второй день после Петрова дня.

Пименовы русичи бродили по ипподрому, когда Фёдор, пропылённый и измученный, сползал с мула во дворе Студитского монастыря. Киприан, увидев костистое лицо племянника Сергия, его провалившиеся, обведённые чернотой глаза, вздрогнул, ещё ничего не ведая. Доковыляв до кельи, Фёдор свалился на лавку и сказал:

- Мучил меня! В Кафе! На дыбу вздымал и обобрал... Дозволь, владыка, сниму рубаху и покажу тебе язвы те, их же приях от мучителя своего!

Он, недоговорив, начал заваливаться на бок, и Киприан, подхватив Фёдора, крикнул служку, повелев позвать врача и кого ни то из патриарших синклитиков, чтобы засвидетельствовать следы злодеяния Пимена.

На престоле духовного главы Московской Руси сидел убийца, а, может, и не совсем нормальный человек, который мог, дай ему волю, подорвать всё церковное строительство Владимирской Руси.

"Как князь не узрел сего?" - ужаснулся Киприан, удоволенный смертью великого князя Дмитрия, при котором, он уже понял это, путь на Москву ему был заказан.

Пока лекарь-грек колдовал над Фёдором, Киприан обмысливал послание патриарху Антонию с укоризнами и зазнобами против Пимена.

Глава 23

Пимен высадился сначала на турецком берегу и с помощью серебра заручился покровительством турок. В начале июля он переправился на греческую сторону, но в город не вошёл, остановившись на территории, принадлежащей генуэзцам, и оттуда послал разузнать, что творится в патриархии.

Посланные им русичи в пятницу были приняты патриархом Антонием. Внешне приём проходил пристойно. В намерения нового патриарха не входило затевать прю или нелюбие с русичами, тем более с далёким, но всесильным великим владимирским князем. Поэтому в грамоте, составленной два месяца спустя, покойного князя Дмитрия обеляли и оправдывали.

Прибывшим синклитикам, Игнатию и двоим чернецам, были предложены кресла. Говорили по-гречески. Собственно, от русичей говорил один Игнатий, чернец Пимена Михайло мог только понимать греческую речь, а азаковский чернец не понимал и того и сидел нахохлившись.

Русичи украдкой осматривали каменную хоромину, на их вкус неподходящую для патриарших приёмов. Игнатий, потея и путаясь, старался объяснить, почему Пимен не явился к патриарху. Он и сам этого не понимал.

Он не ведал и того, что как раз теперь между Пименом и его спутниками, Михайлой Смоленским и архимандритом Сергием Азаковым, началась тяжба. Тот и другой требовали свидания Пимена с патриархом Антонием. Пимен же шипел, ярился и не шёл на уступки. В конце концов, так и не побывав у патриарха и удостоверившись, что его враг, епископ Фёдор, в городе, Пимен отбыл на турецкую сторону, откуда начал тяжбу с патриархией, растянувшуюся на два месяца.

Он остановился в том же монастырьке, затерянном в распадине гор, где некогда останавливался с Фёдором.

...Они сидели за трапезой. Пимен жевал и посматривал на своих спутников. ("Предают мя!" - думал он.)

- Не смеют! - бормотал он почти про себя. - Это всё - Киприан! И Фёдор... ("Жаль, не домучил я ево!" - подумал он.)

Пимен глянул на Михайлу Смоленского. Тот жевал, отрезая ножом кусочки варёного осьминога и кладя их вилкой в рот, и смотрел мимо лица Пимена, время от времени отряхивая крошки хлеба со своей белой бороды. Он иногда кивал Пимену, думая: "Чего ж теперь? Уходил бы ты в монастырь, пока в затвор не посадили!"