Светоч (СИ)

Светоч охнул, дернулся и застонал — Вильгельм, отрывая пуговицы, просунул руку под китель и рубашку и сильно сжал попавшийся под пальцы сосок. Ни на что, в общем-то, не рассчитывая, он накрыл ладонью чужую ширинку и обнаружил сюрприз. У Эрлиха стояло будь здоров как, и от этого у Хельма сорвало остатки крыши.

Дальнейшее помнилось расплывчато — вроде бы светоч обзывал его животным, но при этом стоял на четвереньках и очень активно подмахивал, а потом уже и не обзывал, а они оба кричали в голос, словно соревнуясь, и, кажется, Вильгельм выиграл. А может быть, и нет.

Потом, лежа на полу и облизывая побагровевшее ухо светоча, он покивал в ответ на заявление: «Ты — как злая собака!», и подумал, что будь он собакой, жилось бы проще. Никаких косых взглядов, никакого осуждения общественности или недовольства венценосной родни — Эрлих захотел и завел животину. И кому какое дело — породистый пес, или дворняга? Главное, что хозяина любит и охраняет. А с кеннорийцем такой номер не пройдет.

Озвучивать эту мысль вслух он не стал. Светоч имел привычку понимать все по-своему, докапываться до несуществующих подземных корней, и мог усмотреть в заявлении любую крамолу. А Хельму сейчас не хотелось выслушивать речи о ценности души, о том, что принижать себя нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, или — вот уж, помилуйте! — получить обвинение в латентной зоофилии. Ему хотелось еще хоть пяток минут спокойно полежать рядом. Рядом с Эрлихом — не с принцем, и не с будущим главой штаба воздушно-десантных войск. А со своим любовником — ехидным, колючим, быстро устающим мужиком, с которым хочется поделиться силой.

Глава 6

Ярость разочарования не унималась. В первую очередь Эрлих корил себя — ну каким же надо быть идиотом, чтобы не сложить два и два? Ведь с самого начала чуял, что что-то неладно — Бауэр ничего не просил, ни на что не претендовал, не строил планов, не задавал лишних вопросов. Пугался, когда ему выражали недовольство, и потом даже ластился с опаской — залезал под руку, позволяя трепать себя по жестким волосам и молча всматривался в лицо, хлопая ресницами. Сразу надо было сообразить, что это не проявление любви — какая между ними может быть любовь, сожри ее Пламя? Он, Эрлих, уцепился за первого попавшегося кеннорийца, который не сунул ему прошение после бурно проведенной ночи. Его подкупили проявлением бескорыстной заботы, безмолвным «делай со мной, что хочешь: я — твой».

Хороший мальчик… тьфу!.. вышколенный офицер Бауэр выполнял очередную служебную инструкцию. Присягнув на верность их семье, он согласился отдать в чужое распоряжение все, что от него потребуют — жизнь, магию, тело.

«Прав был Юрген, когда говорил: «Не придумывай о нем большего, чем он есть». А я придумал, придурок!»

Изнывая от злости, Эрлих перессорился с врачами, вытребовал направление в военный госпиталь в Нератосе, и, прежде чем покинуть Кеннор, посетил похороны дяди Руди. На похоронах стало совсем тоскливо — единственный достойный противник, способный оказать сопротивление и нанести превентивный удар, спрятался от него под крышку саркофага. С соплей Эдвардом и чопорным Филиппом войны не выйдет — сразу побегут жаловаться отцу. А воевать с отцом Эрлих все-таки побаивался. Он ограничился тем, что наговорил Эдварду мелких гадостей и удрал в Нератос. Не во дворец, в военный госпиталь, куда не пускали пронырливых журналистов. И охранников не пускали, если ты подпишешь специальный отказ.

Воспоминания об утраченном счастье ныли, как расшатанный зуб — а ведь пару недель он был счастлив, по-настоящему счастлив, разговаривая, обнимаясь, трахаясь с офицером Бауэром. И почти привык чувствовать тепло его тела, тяжесть рук и слушать то недовольное, то умиротворенное, то возбужденное сопение под ухом. Эрлих даже оттенки этого сопения начал различать, да!

С ноющей болью, занявшей место ярости и злости, надо было как-то бороться, и он затребовал полное досье на Вильхельма. Не тот куцый файл, который Эрлих просмотрел, воспользовавшись ограниченным доступом к личным делам сотрудников Корпуса, а подробную информацию. «От» и «до».

Позже, когда его выворачивало над раковиной, он понял горькую суть поговорки: «Многие знания — многие печали». Нет, для него не явилось открытием, что сдачу зачетов снимают на видео. Сам разбирал с инструктором ошибки — здесь заклинанию не хватило росчерка мизинцем, и из-за этого вместо ледяной глыбы на бетонную площадку обрушился ворох гигантских сосулек. Но видеть Бауэра, покорно опускающегося на четвереньки, оказалось невыносимо. А когда к трахающейся парочке присоединился второй инструктор, и пыхтящий Вильхельм открыл рот и начал сосать, Эрлиху стало совсем плохо. А он-то удивлялся странностям: член в глотку пропускать — пожалуйста, а целоваться не умеет от слова «совсем». Чему тут удивляться? В программу обучения поцелуи не входили.