* Тайпа из семейства ехидин — придуманная автором очень ядовитая змея. Водится в джунглях неведомой колонии.
* Schuur (голландский) — сарай.
В жизни Эрлих выглядел не таким, как на фото. На сегодняшнем, утреннем, где солнце заливало лицо и убирало все тени и морщинки, светоч смотрелся мальчик-мальчиком — встрепанный, слабо улыбающийся. Хотя Хельм точно знал, что разница у них всего-то год. И — да, Эрлих старше.
На бетонном плацу, у ангаров, Вильхельм увидел именно мужчину. Осунувшегося, озабоченного, настороженно щурящегося — ну, вообще-то при покушениях это неудивительно.
Светоч, как их и предупреждали, был недоволен. Недоволен не охранниками, а командиром.
— Мне непонятен ход ваших мыслей. С чего вы взяли, что я буду препятствовать работе охранников? Вы, часом, не додумались до версии, что я начну срывать на них зло? На кеннорийцах, выполняющих приказ, связанных уставом, и не имеющих права произнести слово мне поперек?
Видимо, в глазах командира что-то отразилось, потому что Эрлих процедил сквозь зубы: «Замечательно…», и повернулся к строю.
— Это ваши пилоты. Первый, второй, третий и четвертый, — поспешно проговорил командир.
— А хороши!
От улыбки, сопроводившей оценивающий взгляд принца, у Вильхельма едва не пропало серьезное выражение лица. Эрлих улыбался так, что хотелось улыбнуться в ответ. Только вот незадача: на службе не положено.
Умом понималось — жесты и мимика светоча заучены, в одобрительном: «Вижу, что красавцы, и верю, что молодцы!», нет ни слова правды. Просто принц-спецназовец, рубаха-парень выплеснул недовольство на командира Корпуса, а навязанных ему сторожевых собак одарил мимолетной лаской. Чтоб служили на совесть, раз уж без них из дому не выйдешь.
Понималось. Но не отменяло желания ответно улыбнуться.
Остаток дня слился в бесконечное мельтешение Врат и летных коридоров. Хельм откатал основные маршруты светоча, заучил выборку из расписания грузовых караванов, чтобы избегать «пробок», сдал внеочередной зачет на стрельбище — в оснащение флаера входили четыре ракеты «воздух-воздух» — и дополз до свой комнаты, мечтая заключить в объятия подушку. Но, умывшись, и сжевав бутерброд, все же не удержался и заглянул в блог Эрлиха.
В вечерней записи наконец-таки промелькнул намек на истинное положение дел. Такой тонкий намек, что уловить его могли только посвященные.
«Поскольку я вам принц, а не абы кто, начну вести себя соответственно. С завтрашнего дня сокращаю личные расходы на горючку и штрафы от дорожной полиции — будут меня катать за государственный счет, а еще выделят пацанов, чтоб носили за мной ноутбук и сумки из магазина.
А на сэкономленные деньги куплю аквариум. И пусть только кто-то попробует меня заставить в нем спать!»
В комментариях наблюдалась веселая возня — Юрген подвешивал разнообразные смайлики от дохлых мышей до синеватого алкоголика, судорожно выворачивающего карманы, а светоч требовал, чтобы к нему обращались на «вы», и непременно шепотом.
Вильхельм посмотрел на пустое поле для комментария, выключил ноутбук и отправился спать — его делом было опустить флаер на посадочную площадку «Дикой дивизии» завтра, в семь тридцать утра. А не вклиниваться в переписку двух любовников, возможно, валявшихся на одной кровати. И без него желающих полно.
Первая и последующие смены вернули Вильхельму привычный, невозмутимо-отстраненный взгляд на жизнь. Разумеется, работа не способствовала сближению с Эрлихом — лелей, не лелей тайные помыслы, а как их воплотить?
Кроме пилота, которому не положено оборачиваться, глазеть на заднее сиденье и болтать с пассажиром, в флаер садился один охранник. А следом летел второй флаер — пилот, охранник и водитель.
Нарушать инструкцию и заговаривать со своим кумиром? Ради чего? Разозленный командир — поговаривали, что недовольство светоч продемонстрировал неоднократно — следил за подчиненными, словно ястреб за стайкой цыплят, карая за малейшие огрехи.
Рисковать можно было бы только в крайнем случае — к примеру, подать прошение, если чья-то жизнь и смерть на весах. Или не чья-то, а собственная — это вероятнее. А просто так… В данной ситуации некстати оброненное слово повлечет за собой вылет со службы. А вылет из Корпуса Императорских телохранителей — несмываемое пятно на репутации и крах карьеры.
Отказываться от обеспеченной старости Хельму не хотелось. Служить в Корпусе ему оставалось три года — как раз до выплаты долга за обучение. В тридцать, максимум, в тридцать два, его должны были перевести на другое место службы — из-за установленного возрастного ценза. Он знал, что его не обидят, и пристроят куда-нибудь в штаб, где он будет летать, получая хороший оклад. Уже сейчас он мог купить — пусть и в кредит — дом, или личный флаер. Зарплата позволяла. А потом, освободившись от «долгового контракта» — и то, и другое.
А если в сорок пять окажется скучно быть пенсионером, его любая корпорация на работу возьмет. На отставных пилотов Корпуса спрос есть, предложения можно перебирать.