– Успокойся, успокойся, отец Ян! Будь уверен, что твоя процессия состоится, но дай же Петру Кусу досказать, что ему известно о немцах, – нетерпеливо остановил его граф Гинек.
– Я знаю, что Лейнхардты подговаривают своих вызвать столкновение в воскресенье, – продолжал Кус, богатый торговец мясом и преданный гусит. – У горожан-немцев уже происходили совещания; мясники и пивовары согласились произвести беспорядок, а эта старая собака, Кунц, сносится с судьей Никлашком, который, как настоящий католик, дальше своего Рима ничего не хочет знать и поощряет к доносам чешских предателей, сидящих у нас в городских советниках. Воскресенье – день будет бурный, о чем я и хотел вас предупредить.
– Спасибо за драгоценные сведения, – сказал Жижка. – Мы примем меры, и заговорщики не захватят нас врасплох! Я предлагаю вам, братья, чтобы все
– Да, да! Прекрасная мысль, Янек, – поддержал Вок. – В числе задержанных находится мой бедный старый Матиас, и я хочу освободить преданного слугу покойной жены, взятого только за то, что он защищал одного из наших от кучки соборных служек.
– Мы его добудем! А теперь, друзья, обсудим необходимые меры; дела впереди много, а у нас в запасе один только завтрашний день, – оживился Жижка, которого жажда деятельности воодушевила и преобразила.
Все пододвинулись к нему и продолжали совещаться вполголоса.
Когда, час спустя, главари гуситского движения разошлись, у них уже был выработан подробный план действий.
День воскресенья, 30 июля, выдался ясный и жаркий. Задолго до начала обедни, вереницы богомольцев тянулись к церкви Девы-Марии Белоснежной, предоставленной утраквистам, по декрету короля. Внимательный наблюдатель, может быть, удивился бы малочисленности женщин в этой толпе и мрачному, озабоченному виду горожан и ремесленников, которые поголовно все были вооружены: кто мечами и кинжалами, кто дротиками и копьями, а кто и просто палками.
Церковь внутри оказалась скоро набита битком, а толпа все прибывала, заполняя паперть, улицу и даже соседний переулок.
По окончании богослужения, Ян из Желива взошел на кафедру и начал свою обычную пылкую проповедь.
На этот раз он был как-то особенно возбужден: громоносный голос оратора доносился даже на улицу через раскрытые настежь двери, и каждое слово врезывалось в сердца слушателей. Он говорил о бедствиях переживаемого ими времени и преследованиях, которым подвергались истинные слуги Христовы.
– Да, братья мои, тяжелы наши страдания, но не будем отчаиваться и унывать, ибо все, что совершается, уже отмечено в Писании и апостол Иоанн видел все это, как в зеркале. Можно ли хоть на миг усомниться в пророческом видении ученика Христова, описанном в Апокалипсисе:
За этим следовало объяснение, усматривавшее в апокалипсическом всаднике папу, ведущего за собой ад, в лице порочного, злобного и жадного духовенства, – истинного воинства дьявольского. Проповедник рисовал все беды, которые сыпал на Чехию римский антихрист и его пособники: войны, нашествия иноплеменных, грабительство, реки пролитой крови и мученичество невинных за святое дело, из которых главнейшими были святой Ян Гус и Иероним Пражский!
– Все эти жертвы, кровь которых вопиет к небу об отмщении, видел пророк и слово его раскрывает перед нами тайну загробного мира, когда он говорит:
Пояснения, сопровождавшие этот отрывок, убедительно доказывали слушателям, что святой Иоанн имел в виду чешских мучеников, беззаконно убиенных собором, и указывал путь, по которому надлежало следовать, чтобы удостоиться быть орудием готового разразиться гнева Божия.
–