Не пустила, потому что увидела то, что пока еще не видел он. А если бы даже и увидел… На осознание такого нужно время. Чтобы осознать такое, нужно было пережить то, что пережили они с Артемом, будучи детьми. Чтобы осознать такое, нужно было прочесть дневник Августа Берга. Мирослава прочла. Наверное, потому почти не удивилась и совсем не испугалась того, что увидела.
В нескольких метрах от Лисапеты и Василисы стояла тень. Черный сгусток абсолютной тьмы, лишь отдаленно напоминающий человеческую фигуру. Сгусток тьмы с белым скалящимся черепом вместо головы. А на черепе россыпь черных дыр. А в глазницах красный огонь…
Агния Горисветова, существо, которое никогда по-настоящему не было человеком. Существо, которое никогда по-настоящему не было живым, но вот уже который век с упорством и яростью рвалось в мир живых из мира теней.
Мирослава бросила быстрый взгляд на Артёма. Несомненно, он видел то же, что и она. В его глазах читалось удивленное узнавание. Его рука крепко, почти до боли, сжимала ее запястье.
– Что за хрень? – едва слышно прошептал Самохин.
Хорошо, значит, он тоже видит это существо. Плохо другое – Мирославе некогда объяснять ему, что происходит. Сама она уже почти все поняла. По крайней мере, ту часть, которая касалась прошлого. Девочка, лежащая на берегу затона, должна была стать двенадцатым Светочем. Не тем нелепым суррогатом, которого пытался подсунуть нежити Славик, выросшим, но так и оставшимся ребенком Лехой. Василиса была чистейшим сосудом чистейшей гениальности. Юная душа – идеальная пища для демона, которым на самом деле была Агния. Последняя в череде жертв, необходимых для того, чтобы закончить ритуал и вернуть в этот мир зло. Василиса была жертвой, а Лисапета – всего лишь инструментом. Точно таким же инструментом, каким должен был стать Август Берг. Как только умрет Василиса, Свечная башня вспыхнет в последний раз ослепительно ярким пламенем. Светочей станет ровно двенадцать. И их темного, невидимого простому человеку света хватит на то, чтобы осветить путь Агнии, чтобы впустить ее туда, куда она так стремилась. Во плоти впустить…
– …Если я сделаю это, ты вернешь мне его?
Голос Лисапеты дрожал и вибрировал, в нем жили одновременно страх и надежда. Пожалуй, надежды даже больше. Она вытянула вперед свои по-мужски широкие и крепкие руки, развернула ладонями вверх, как в молитве.
– Обещаю. – Тьма пришла в движение, и белый череп качнулся из стороны в сторону, словно кивая. – Ты получишь назад своего мужчину. Это в моих силах.
– Я видела его тело… – Надежда в голосе Лисапеты почти истаяла. – Я видела то, что от него осталось.
– И ты видишь меня! Ты же меня видишь?! Ты понимаешь, на что я способна сейчас, и на что буду способна, когда ко мне вернутся все мои силы?
Лисапета ничего не ответила, она громко всхлипнула, утерла свое некрасивое лицо. Оно было мокрым то ли от тумана, то ли от слез.
– Я видела огонь… – Она запрокинула голову, всматриваясь в существо, зависшее над ней. – Тебе ведь уже дали силы! Сколько их было? Трое?
– Двое. – Тень раздраженно качнулась из стороны в сторону. – Две никчемные грязные душонки, мерзкая отрава, а не еда! Отдай мне девочку. Последняя жертва, и мы все станем свободы. Мы с тобой! Каждая получит то, что хотела. Давай же!
Из лежащей тут же на песке сумки Лисапета достала толстую восковую свечу в старом бронзовом подсвечнике.
– Это подарок Максима. – Она ласково погладила кованый лепесток подсвечника. – Он нашел его в башне, в ворохе мусора.
– Я знаю. – Агния злилась. Агнии не терпелось, но она боялась спугнуть свою единственную союзницу. – Это мой, я зажигала в нем свечу, когда принимала ванну. Ты должна знать, я тебе рассказывала. Помнишь?
Лисапета молча кивнула, а потом прошептала:
– Я видела твою ванну. Я хотела, как ты… Почему одним все, а другим ничего?! – Ее голос сорвался на крик.
– И у тебя все будет. – Костлявая рука погладила Лисапету по голове. Погладила так, что в воздух взмыли клочья ее волос. Лисапета, кажется, ничего не почувствовала, она была погружена в свои собственные убийственно болезненные воспоминания.
– Я все сделала, как ты… – Ее голос сделался мечтательным. – Ванна уже была наполнена. Даже бокал вина там уже стоял. У нее, у этой девчонки, было вино, а у меня был мой подсвечник. И свеча!
Мирослава резким движением пригладила свои волосы, сжала виски руками. У Лисапеты был подсвечник и, вероятнее всего, запасные ключи от ее квартиры. У Лисапеты было непреодолимо-острое желание принять ванну, почувствовать себя, если не Агнией Горисветовой, то хотя бы Мирославой Мирохиной.
В какой момент она стала терять рассудок? В тот самый, когда погрузилась в жертвенную чашу, искусно замаскированную под ванну? Или когда начала слышать вкрадчивый шепот в своей голове?
Что это было? Что приготовила для нее Агния? Такую же считалочку, как для них с Артемом? Или одинокую несчастную женщину нужно брать другим? Обещанием вернуть любимого. Вернуть любым – живым или мертвым. Потому что для такой безумной любви грань между живым и неживым не имеет никакого значения!