Светочи Тьмы

– Значит, действуем так! – Самохин окончательно пришел в себя и начал раздавать команды. – Ты, Артем, бери девочку. Я беру эту нашу… – Он осекся, посмотрел на Лисапету, которую поддерживал под руку. Если бы не поддерживал, она бы точно свалилась на землю. – Ее, короче, беру. И выдвигаемся обратно к усадьбе.

Он поднял лицо к небу, и на лицо его тут же упала крупная дождевая капля, предвестница неминуемого ливня.

– Двигаемся быстро, пока склоны этого чертова оврага не размыло, потом звоним в «Скорую». Пусть осмотрят девочку и эту… – Он снова покосился на ко всему безучастную Лисапету, спросил почти ласково: – Как же вас так угораздило-то, Елизавета Петровна? Вы за что душу дьяволу продали?

Она ничего не ответила, по ее толстым некрасивым щекам катились крупные слезы. Или это были не слезы, а дождевые капли?

Они тронулись с места быстро и слаженно. Хорошая из них получилась команда. Мирослава шла впереди, показывала дорогу. Следом брели Самохин с Лисапетой. Фрост с Василисой на руках замыкал шествие. Была надежда, что из оврага они успеют выбраться до дождя.

– И давайте-ка решим, что мы видели у затона, – вдруг заговорил Самохин.

– Ничего мы не видели, – сказала Мирослава, не оборачиваясь.

– Вы, товарищ следователь, геройски предотвратили очередное преступление, – вторил ей Фрост. – А мы с Мирославой просто болтались у вас под ногами.

– Так уж и геройски?.. – Хмыкнул Самохин. В голосе его было смущение. Какое-то время он молчал, сопел, тащил Лисапету, а потом снова заговорил: – Ну а что мы можем сказать, детишечки?! Что одна инфернальная тварь прибила другую инфернальную тварь прямо на глазах у сотрудника следственных органов? Так мне предлагаете записать в протоколе, да? Чтобы Хичкок и «Чужой против Хищника» в одном флаконе, да? Чтобы меня сразу вот вслед за ней на психиатрическую экспертизу? – Он покосился на механически перебирающую ногами Лисапету.

– Не будет никакой экспертизы, – заверил его Фрост. Ему все больше и больше нравился этот дядька. – Опишем все, как было, кроме Чужого против Хищника.

– Это хорошо. Молодцы! – В голосе Самохина послышалось облегчение. – Но ты, Мирослава… Сергеевна, расскажешь мне во всех подробностях, что за дневник там такой! Откуда дневник? Что в нем написано? Почему ты не удивилась ни Чужому, ни Хищнику? Ты ж не удивилась! И не спорь со мной!

– Я не удивилась. Я дам вам прочесть этот дневник. Если хотите.

– Еще как хочу! А еще я хочу знать, откуда он у тебя. Потому что, видишь ли, означенный дневник тринадцать лет назад был похищен у одного чернокаменского коллекционера. Там похищен, тут всплыл. Нет, я понимаю, что это не твоих рук дело, но жажду подробностей.

– Я тоже жажду подробностей, – сказала Мирослава очень тихо. – Я хочу все знать про… – она запнулась, а потом решительно продолжила: – Про дядю Митю!

– Сделаю, – пообещал Самохин. – Вот разберемся с этим всем и поговорим. А пока…

Его последние слова потонули в громовых раскатах, и тут же небеса разверзлись, обрушивая на их головы холодный сентябрьский ливень.

Из оврага они кое-как выбрались, спрятались от дождя под старой липой, но лишь затем, чтобы Самохин успел сделать несколько телефонных звонков. Наверное, благодаря этим звонкам в Горисветово их уже ждали. Щупленький, насквозь промокший полицейский стоял у калитки. Самохин тут же сдал ему Лисапету, а сам перехватил у Артёма Василису и порысил к дому. Перед домом, несмотря на глухую ночь и ливень, царила суета. Туда-сюда сновали люди в форме и в штатском. Разрывали темноту сполохами синего и красного полицейские мигалки. У крыльца стояла машина «Скорой помощи». К ней и бросился Самохин первым делом. Он передал девочку выпрыгнувшему из «Скорой» врачу, прокричал что-то тому на ухо, указал куда-то в темноту аллеи. Наверное, предупредил, что есть еще одна пострадавшая. Фрост смог расслышать только одно слово «огнестрел».

Про них с Мирославой словно бы забыли. А может, и забыли. Людям в усадьбе было не до того. Эксперты, поругиваясь и матерясь, натягивали тент над лежащими на земле обугленными телами, пытались сохранить в неприкосновенности место преступления. Пожар на башне уже погас. То ли сам погас, то ли загасили. Фросту было неинтересно разбираться. Он подошел к стоящей под дождем Мирославе, обнял за плечи, притянул к себе, шепнул в ухо:

– Мира, тебе нужно показаться врачу. У тебя ожоги.

Кажется, она его даже не услышала, она стояла спиной к Свечной башне, всматривалась в клубящуюся в парке тьму. Фрост тоже посмотрел.

Сначала он подумал, что это Василиса. Василиса или Мирослава. Не нынешняя, а маленькая. Девочка стояла на парковой дорожке. Худенькое тельце, ночная сорочка, длинные волосы. И сорочка, и волосы совершенно сухие, несмотря на проливной дождь. А вокруг девочки свечение, какое бывает в тумане вокруг зажженных фонарей.

– Это Лизонька, – сказала Мирослава, стирая капли дождя с лица. – Она уходит.

Девочка прощально махнула рукой. Мирослава помахала в ответ. Фрост тоже помахал. Что ни говори, а сходить с ума вдвоем веселее.