Светопреставление впотьмах (СИ)

Не время и не место

Статогольша: Нечестно все, нечестно.

Сверху спускается петля красного цвета. Как только Статогольша видит её, он убегает в зрительный зал.

Хор убитых: Не время и не место

Идет резня в Асбесте.

Не время и не место

Статогольша: Нечестно все, нечестно.

Свет сгущается. В темноте становится освещенной только петля, после чего она вновь поднимается туда, откуда мы все появились.

АКТ ТРЕТИЙ. ПОСЛЕДНЕЕ ОТПЕВАНИЕ В КРЕМАТОРИИ

Зал ожидания самоокоченения. Образовался полуживой коридорчик на померку. Статогольша спешит вперёд, будто бы знает, чего он хочет и что он может сделать со всеми нами.

Шансов: Ты если хочешь мне что-то сказать, ты, пожалуйста, будь молчалива и упокойся, прошу тебя.

Йонга: Ты мне не повесил шарики на пустынные нестабильности.

Шансов: Я, так сказать, тебе дал свою поэзию сгустившегося будущего.

Йонга: Я хочу шарики.

Шансов: А я хочу деспотии.

Йонга: Дай мне, пожалуйста, шарики, чтобы я их повесила.

Шансов (кричит на шкаф): А я тоже вешать хочу! Хочу! Забирай мою жизнь. декларация!

Статогольша: Вы умирать стоите?

Шансов: Не мешайте, я умничаю.

Йонга (Шансову): Милый мой князь, избейте этого человека, он мешает мне дуться.

Статогольша: Я не могу ждать. Вы здесь стоите или стою здесь я и думаю, что вы здесь передо мной?

Таташка: Уходи мальчик, приходи мужчина.

Статогольша: Бабушка, у вас душа в мясном отделе забылась. Дайте я вас отпущу.

Статогольша отталкивает бабушку Таташку на Шансова и Йонгу.

Статогольша: Я прошу меня простить, мне необходимо очень быстро выбраться. Мне надо погибнуть.

Йонга (поднимая себя за низ): Я думаю, вы отрубленный. Почему вы погибаете?

Статогольша: Потому что это единственное, что может желать порядочный человек!

Шансов (кряхтит под рельсами): Порядочный человек? Это что за структура такая?

Таташка: Это те. что порядком поднадоели.

Статогольша (паровозится): Это вы мне все порядком поднадоели! Может быть, я богоматерь голую видел и мне её борода не понравилась! Я сам весь из композиции конца света сморщен. Родил меня человек, а я сразу же и пуповиной душусь - что же ты со мной сделал! Тебе, говорю я ему в голом виде, тебе надо сначала себя выродить, а уж потом о своих семенах булочничать!

Таташка переобувается и показывает всем фигуры из собственных тел.

Таташка (вспоминая о себе завтрашней): Я в богородицу смотрела, когда она рожалась. Гляжу - а там всё черное, туманное. Видать каждый второй чертик её щёлкал на улице. А запах! Будто бы тлеющая юная девица! А ей-то было уже почти под пять миллиардов.

Шансов: Неужели такая старая и рожается?

Таташка: А что им делать, этим рожалкам. Их напичкают белым знаменем и будят: "Вставай, милая, мы из тебя червей доставать будем". Рыбаки мирозданческие!

Статогольша: Я пойду к двери и пожгу себя напоследок.

Таташка: Вы, главное, возьмите себя в листок. Так полагается чёрствому телу.

Статогольша (Йонге): У вас тина под носом.

Шансов: Вы могли бы и скрыть этот факт. Мне кажется, вы слишком сильно веруете в собственные владения. Допустим, у меня на тарелке есть четыре мандарина, два из которых уже отведали вкус воздуха. Кислота, выделяющаяся из солнца, становится чем-то вроде безенца. Я спрашиваю вас последний раз: кто вы такой, чтобы мне рассказывать о пути назад? Я, быть может, и не только богоматерь видел, я, быть может, собственно, и, так сказать, высушился наизнанку!

Полпопа (поднимает рясу и жужжит): Прошу пройти ко мне на чай, а те кто жив - прощай, прощай!

Статогольша бежит за Полпопом, параллельно ударяясь о метеориты Таташки. Полпопа приводит его в отпевальню крематория, где только что сожгли милого старичка без головы.

Супреныч: Э-э-э-эх! Везли тебя, братец, домой, а ты брыкаешься, словно кроличный гус. (Веронике Безвольной.) Помню, едем мы с тобой, а у нас испод ног гробы вылетают, машины все трясутся. Я плачу, рыдаю в безумии, а ты сидишь и думаешь: "Вот же люди-то поменялись. Раньше хоронили и ничего, а сейчас без тарелки не поднимутся". Э-э-э-эх!