Светозары (Трилогия)

Не знаю, где ночевал в ту ночь Игорь, не видел я его в общежитии и на следующий день, а вечером Васёк Калабашкин объявил, что он приходил, когда Васёк был в комнате один, и забрал свои вещи.

Но избегать друг друга нам все равно с ним не удавалось. Мы ходили на консультации, встречались в университетских коридорах. И я все время ловил на себе его напряженный, стерегущий взгляд.

Товарищи по комнате о нашей драке ничего не знали. Думается, о ней вообще никто не знал, кроме нас двоих. И я предчувствовал, что добром все это для меня не кончится.

Однажды, после сдачи очередного, не помню уж какого экзамена, я пришел днем в общежитие и, вымотанный до предела бессонными ночами, навзничь свалился на свою койку и сразу же мертвецки уснул, будто в бездну провалился. Но даже в сквозь тяжкий сон почувствовал, как что-то давит на грудь, будто обвалилась на меня кирпичная стена. Я открыл глаза. Верхом на мне сидел Игорь Боровской. Он глядел мне в лицо пустым оцепенелым взглядом. Не берусь утверждать, что он был пьян. В руке у него поблескивал отточенным лезвием красивый нож-финач. Нож был фигурно изогнут, меж пальцами сияла наборная перламутровая ручка.

Я рванулся, но тщетно: руки мои были круто заломлены за спину. Игорь надавил ладонью на подбородок и провел по моему горлу гладкой плоскостью ножа.

— Боишься? — спросил он. — Проси прощения, гад!

Я молчал, и мне почему-то было не боязно. Только холод от гладкой стали ножа потек вниз, и там, в груди, все заледенело.

— Не хочется о всякое дерьмо пачкать руки, — сказал Игорь. — Но помни: это у нас еще будет. Только не сейчас и не здесь.

Он быстро ушел, словно растворился. А я сразу же снова забылся, — или в беспамятстве, или в тяжком обморочном сне. Больше того: я до сих пор не знаю, было ли это все наяву, или просто-напросто мне приснилось. Свидетелей не было, — я спал в комнате один, следов никаких не осталось. И спросить о таком… У врага своего не спросишь. А Васёк Калабашкин — непорочная душа — как-то не вытерпел, проболтался о том, что Игорь расспрашивал у него обо мне и он, Калабашкин, поведал ему все, что знал из моих рассказов, — о раннем сиротстве моем, о тяжкой жизни в деревне, где с малых лет нужно было чертоломить за доброго мужика, чтобы не пропасть с голоду, да не только самому. Сам-то еще — куда ни шло, но загубить младших братишек и сестренку — вот что было страшнее всего… Рассказал Васёк и о том, что, собираясь поступать в университет, я должен был все лето вкалывать, чтобы заработать деньжонок на дорогу и на прожиточный минимум… И будто бы Боровской строго-настрого наказывал ему, Ваську, чтобы он не проболтался мне об этих его расспросах, а он вот не удержался.

— Ну, не умею я секреты хранить, хоть убейте меня! — тараща голубые глаза, жалуется Васек. — Не понимаю я, зачем надо что-нибудь скрывать друг от друга? Ну, и жили бы все с душой нараспашку, и ссор бы тогда никаких не было. И хитрости, и подлости всякие исчезли бы…

Но так или иначе, а угрозу Боровского — во сне она была или наяву — я не забывал и ждал возмездия. Мне тоже удалось о нем кое-что узнать от того же Калабашкина. Игорь происходил из интеллигентной семьи инженера горных дел, жил в достатке, увлекался лыжным спортом и достиг уже в нем блестящих результатов…

3

В университет я не прошел по конкурсу. Рухнули все мои надежды и мечты. Собирал на дорогу по копеечке, урвал последний кусок у матери и ребятишек, и вот… Да и не это, конечно, главное.

Я не мог ни спать, ни есть. Только бродил по улицам города, смолил папиросы, прикуривая их одна от другой. Все опротивело до того, что появилось желание покончить с собой.

Как-то вечером лоб в лоб столкнулся на узком тротуаре с Игорем Боровским. Он вел под руку красивую девушку. Игорь странно как-то усмехнулся и уступил мне дорогу. Он по конкурсу прошел. Калабашкин мне рассказывал, что Игоря «вытянули» спорткомитет и университетский комитет комсомола, потому что каждый вуз стремится всякими правдами и неправдами принимать к себе классных спортсменов.

Васёк тоже поступил в университет. А у меня не хватило одного балла. Единственного! И срезался я, как и при сдаче школьных выпускных экзаменов, на любимом своем предмете — на истории. Здесь я тоже по истории получил «тройку».

После того как были объявлены результаты конкурса, я не спал двое суток. На третьи утром стал собираться домой. Собирал жалкие свои шмутки и книги и складывал в фанерный чемоданчик. За этим занятием застал меня секретарь университетского комитета комсомола Плешаков, краснощекий добродушный парень.