Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

Выйдя из комнаты, она вдохнула полной грудью и огляделась с некоторым интересом. Гермиона все еще не ощущала себя совершенно здоровой, но контраст с состоянием, в котором она пребывала в последние недели, был так разителен, что невольно снова захотелось улыбнуться и довольно зажмуриться. На улице было бело и оттого — ярко; света в этом коридоре, казалось, значительно больше, чем на четвертом этаже. Возле окон медленно и хаотично кружили мелкие пылинки. Гермионе вдруг пришло в голову, что она, с самого лета находясь в поместье Малфоев, так и не начала по-настоящему здесь ориентироваться, зная, в действительности, только пару-тройку комнат — две спальни, одну гостиную, да еще библиотеку. Но… если уж и суждено ей провести здесь остаток своей жизни (сколько бы ее ни оставалось), было бы здорово изучить доступную ей территорию. Заодно, может, и наткнется на кого-нибудь. Перспектива эта — сегодня впервые за все время ее «плена» — показалась ей не пугающей и неприятной, но желанной. Вместо того чтобы направиться к лестнице и подняться в библиотеку, волшебница двинулась в противоположную сторону.

Стук каблучков «домашних» туфель, когда-то принадлежащих миссис Малфой, гулко звучал в пустом коридоре, блестящий подол шуршал по искусно выложенному узорами паркету. На стенах висели картины — сплошь пейзажи, и только на одной из них, выбивающейся из общего интерьера, два африканских жирафа мирно паслись на фоне выжженной саванны. Дверь в конце коридора оказалась заперта. Как и все остальные на этом этаже. Равнодушно приняв эту информацию к сведению, Грейнджер направилась дальше.

Спустя каких-то пятнадцать-двадцать минут она обошла практически все жилые этажи дома; оставался только первый (ну, еще, конечно, подвал и чердак, но это Гермиона решила оставить на потом). По пути она не встретила ни души; особняк, казалось, вымер, и только портреты — «Брутус Малфой», «Септимус Малфой» и «Абраксас Малфой», как было подписано мелкими буквами под золочеными рамами — в коридоре, ведущем в огромную мрачную и совершенно пустынную трапезную, не сдерживали своих презрительных комментариев, которые Грейнджер проигнорировала, пройдя мимо, гордо и надменно задрав голову.

Она снова убедилась в том, что весь огромный и шикарный дом требовал уборки, а кое-где и ремонта; вся эта роскошь была ей совершенно чужда, но почему-то было жаль осознавать, что со временем и это некогда прекрасное жилище превратится в полуразрушенный особняк Риддлов, который был так хорошо ей знаком… То есть, стоп. Он совсем не был ей знаком, ведь так? Она же только по рассказам Гарри… Тогда почему в голове так явственен его образ?.. А, неважно.

Гермиона шагала вперед, к лестнице. Каждый раз, видя перед собой поворот или дверь, она медлила долю секунды, боясь и, одновременно, надеясь, что встретит кого-нибудь, но каждый раз неизменно убеждалась: она в огромном доме осталась совершенно одна, если не считать Нагайны и невидимых эльфов.

Волшебница медленно спустилась вниз, на пролет первого этажа, и вид его кольнул сознание фантомной болью — еще несколько ступеней, и она окажется на том месте, где несколько недель назад лежала в луже собственной крови…

— …Нет, Антонин, это не стоит твоих беспокойств, — донеслось снизу, и Гермиона замерла. Говоривший был ей незнаком.

— Уверен? — пробасил знакомый на этот раз голос. — Парню лучше какое-то время побыть дома.

— Нет-нет, спасибо, я с… справлюсь. Правда… — ответил третий, и этого последнего Гермиона мгновенно узнала: это был Теодор Нотт. Прекрасно, как нельзя кстати. Соберись! Выдохнула, собираясь с силами и мыслями, и бесшумно шагнула вперед. Ее взору открылись просторный холл и входная дверь: прямо там и стояли говорившие. Антонин Долохов держался за ручку двери, готовый вот-вот выйти на улицу и, очевидно, трансгрессировать; Нотт стоял в двух шагах от него, был бледен, и Гермиона даже отсюда видела, как его прошибает крупная дрожь. «Похоже, словил какое-то неприятное проклятие; может и вовсе непростительное. Интересно, за что», — подумала она без капли сочувствия, и даже больше — с некоторой долей неприязни, природу которой не успела проанализировать. Нотта держал за плечи высокий темноволосый мужчина с проседью на висках. Отметив некоторое сходство в чертах лица, Грейнджер сделала вывод, что это его отец, Нотт-старший, которого раньше она видела лишь издалека и в пожирательской маске.

Подойти и поговорить. Просто задать вопрос. Что в этом такого, в конце концов?!

Она догадывалась, разумеется, что играет с огнем, но недавние события почему-то вновь напомнили о том, что терять ей, в сущности, нечего. Спасибо, что хоть не в простыне. Гермиона тихо прочистила горло.

— Доброе утро, господа, — произнесла Грейнджер нараспев, стоя на верхней ступени, так и не решившись спуститься. Было чертовски не по себе, но ей казалось, что держится она весьма неплохо. Играть, так играть до конца.