— Что? — от изумления у меня открылся рот.
Она ухмыльнулась.
— Хотя бы перед своими не надо строить оскорбленную невинность.
— О чем ты? Когда я его спровоцировала?
— Когда выскочила голая из ванной и встала перед ним раком.
— Ты считаешь это провокацией?
— Конечно. Зачем ты, спрашивается, развернулась к нему задом?
Я пожала плечами.
— Для надежности.
— А что в этом особенно надежного?
— Хвост ближе к цели, — сказала я не совсем уверенно.
— Ну да. А глядеть надо через плечо. Скажи честно, ты когда-нибудь раньше так делала для надежности?
— Нет.
— А почему вдруг решила начать?
— Мне… Мне просто показалось, что это очень ответственный случай. И я не могу позволить себе упасть на обе лопатки. В смысле, в грязь лицом.
И Хули расхохоталась.
— Слушай, — сказала она, — неужели ты действительно все проделала в бессознательном режиме?
Мне определенно не нравилось, куда движется разговор.
— Я знаю, как ты к этому относишься, — продолжала она, — но если ты поговоришь с хорошим психоаналитиком, ты сразу поймешь свои подлинные мотивы. С аналитиком, кстати, можно говорить не стесняясь, о чем хочешь, — за это ему и платят. Про хвост, конечно, необязательно рассказывать. Хотя можно и сказать, типа как о фантазии. Но тогда пропускай все, что он будет тебе говорить о penis envy[18]
…Открыть подруге душу и услышать такое… Я разозлилась.
— Слушай, — сказала я, — а тебе не кажется, что весь этот психоаналитический дискурс давно пора забить осиновым колом в ту кокаиново-амфетаминовую задницу, которая его породила?
Она выпучила глаза.
— Так, насчет амфетаминов понимаю. Я все-таки с Жан-Поль Сартром два года дружила, если ты не в курсе. И про задницу понимаю, по той же самой причине. А вот кокаин тут при чем?
— Могу объяснить, — сказала я, радуясь, что разговор уходит от скользкой темы.
— Ну объясни.
— Доктор Фрейд не только сам сидел на кокаине, он его пациентам прописывал. А потом делал свои обобщения. Кокаин — это серьезный сексуальный возбудитель. Поэтому все, что Фрейд напридумывал — все эти эдипы, сфинксы и сфинкторы, — относится исключительно к душевному измерению пациента, мозги которого спеклись от кокаина в яичницу-глазунью. В таком состоянии у человека действительно остается одна проблема — что сделать раньше, трахнуть маму или грохнуть папу. Понятное дело, пока кокаин не кончится. А в те времена проблем с поставками не было.
— Я говорю не про…
— Но пока у тебя доза меньше трех граммов в день, — продолжала я, — ты можешь не бояться ни эдипова комплекса, ни всего остального, что он наоткрывал. Основывать анализ своего поведения на теориях Фрейда — примерно как опираться на пейотные трипы Карлоса Кастанеды. В Кастанеде хоть сердце есть, поэзия. А у этого Фрейда только пенсне, две дорожки на буфете и дрожь в сфинктере. Буржуазия любит его именно за мерзость. За способность свести все на свете к заднице.
— А почему буржуазия должна его за это любить?
— А потому, что портфельным инвесторам нужны пророки, которые объяснят мир в понятных им терминах. И лишний раз докажут, что объективной реальности, в которую они вложили столько денег, ничего не угрожает.
И Хули посмотрела на меня чуть насмешливо.
— А как ты думаешь, — спросила она, — действительно тенденция к отрицанию объективной реальности имеет в своей основе сексуальную депривацию?
— А? — растерялась я.
— Проще говоря, согласна ли ты, что мир считают иллюзией те, у кого проблемы с сексом? — повторила она тоном доброй теледикторши.
С этим взглядом на мир я часто сталкивалась в «Национале». Дескать, только сексуально закомплексованные лузеры прячутся от живительного шума рынка в мистику и обскурантизм. Особенно забавно бывало слышать это от клиента, елозящего в одиночестве по кровати: если вдуматься, то же самое происходило с бедняжкой и все остальное время, только вместо лисьего хвоста его морочила Financial Times, а одиночество было не относительным, как в моем обществе, а абсолютным. Но услышать такое от сестрички… Вот что делает с нами общество потребления.
— Все наоборот, — сказала я. — На самом деле, именно тенденция увязывать духовные поиски с сексуальными проблемами основана на фрустрации анального вектора либидо.
— Как это? — подняла брови сестричка И.
— А так. Тем, кто это говорит, следует сделать то, что им всегда тайно хотелось — трахнуть себя в задницу.
— Зачем?
— Когда они займутся тем, в чем они понимают, они перестанут рассуждать о том, чего не понимают. У свиньи так устроена шея, что она не может смотреть в небо. Но из этого вовсе не следует, что небо — сексуальный невроз.
— Понятно… От волка набралась?
Я промолчала.
— Так-так-так, — сказала сестричка И. — А посмотреть на него можно?
— Почему вдруг такой интерес? — спросила я подозрительно.
— Только не ревнуй, — засмеялась она. — Просто хочется поглядеть, кто тебе пришелся по сердцу. К тому же я никогда не видела волков-оборотней, только слышала, что они бывают где-то на севере. Кстати, сверхоборотень, про которого ты мне постоянно читаешь лекции — скорее волк, чем лиса. Так, во всяком случае, считает мой муж. И его ложа «Розовый Закат» тоже.