Священная охота

– Ничего подобного… или погиб дважды – как смотреть на вещи. – Пальцы графа ласкали виски Ингри, выводя круги на потной коже. Он тихо продолжал: – Я был юношей, наследником великого рода, охотившимся на прибрежных лугах Лура еще до того, как Аудар родился и начал пачкать пеленки. Дартаканцы постоянно давили на наше племя, захватывали наши земли, вырубали наши леса, посылали миссионеров, которые оскверняли наши святыни, а потом солдат, которые отбивали тела миссионеров. Мой народ сражался и погибал, я видел смерть моего отца, смерть священного короля.

По мере того как Венсел говорил, перед внутренним взором Ингри представали картины, слишком яркие, чтобы быть плодом его воображения.

«Вот это – настоящий колдовской голос: заставляет меня вспомнить то, чего я никогда не видел».

Темные леса, зеленые долины, частоколы, окружающие деревенские дома-мазанки, горький дым, поднимающийся над соломенными крышами… Всадники в кожаных доспехах, выезжающие из ворот, отправляясь на битву, – или возвращающиеся, окровавленные и поникшие, под траурный звон оружия в холодном воздухе… Голоса измученных воинов в зимнем тумане… слова на языке, непонятном Ингри, но очень напоминающем раскатистую поэзию Джокола.

– Следующие выборы сделали меня священным королем, потому что я к тому времени был признанным вождем своего несчастного народа, и за мной следовали мои сыновья. Воины превратили меня в свой факел, и я горел для них в сгущающихся тенях. Наши сердца были горячи, но боги отвергли наши жертвы и отвернулись от нас.

Смуглый юноша, взволнованный и решительный, с магическими знаками на нагом теле, стоял на высокой ветке дуба, освещенный колеблющимся светом факелов. Его шею охватывала петля из свитой из волокон крапивы веревки, из многочисленных порезов текла кровь. Юноша простер руки и заговорил; его громкий голос дрожал. Потом он кинулся вниз, как мог бы нырнуть с высокой скалы в озеро… и у самой земли его полет был остановлен рывком, сломавшим ему шею.

Веки Венсела затрепетали.

«Был ли то один из его принцев-сыновей, отправленный священным королем посланцем к богам?»

Это было похоже на то, что Ингри испытал у реки, когда его голову держали под водой до тех пор, пока ему не стало казаться, что череп его лопнет. Видения, рожденные произнесенными шепотом словами, текли полноводным потоком.

– Мы сделали Священное древо частью заклинания, которое должно было дать нам неуязвимость, и я, священный король, был его осью.

Поющие в ночи голоса взмывали ввысь. Деревья шелестели, словно их коснулся порыв ветра. Глубокие звуки заставили волосы Ингри зашевелиться.

– Однако мы не могли рисковать тем, что в битве нарушится преемственность власти священного короля: если бы я пал, заклинание утратило бы силу, и все, кто был им связан, в тот же миг были побеждены. Поэтому мой старший сын…

Светловолосый бородатый мужчина, на лице которого были написаны вера и напряженное ожидание… И черты лица, и его выражение напоминали юношу на ветке дуба – не были ли они братьями или кузенами?

– …И я наложили на себя нерасторжимые узы, чтобы королевская власть, душа, живущий во мне дух коня – все это вместе без промедления перешло бы к другому, независимо от того, где и как встретят смерть наши тела. Так должно было продолжаться, пока победа не будет нашей. – Венсел помолчал. – Теперь ты начинаешь видеть, к чему это ведет?

Ингри издал слабый звук – полустон, полувздох. Венсел повернулся так, чтобы смотреть прямо ему в глаза. Когда он снова заговорил, его дыхание коснулось лица Ингри.

– Войско Аудара захватило меня в первые же часы битвы. Мое израненное тело они завернули в мое королевское знамя и кинули меня в первый из выкопанных ими рвов. Расправу они начали, не дожидаясь окончания битвы. Я умер со ртом, полным черной крови и земли…

Зловоние – жуткая смесь запаха крови и мочи, которое ощутил Ингри, едва не вывернуло его наизнанку.

И проснулся в теле моего сына… к тому времени пленника. Не было такого ужаса, на который нас не заставили бы смотреть. Под конец удар топора по шее был долгожданный поцелуй возлюбленной… Я думал, этим все кончится. Вкус поражения был как горький пепел у меня на языке.

Холодные щепки пня, уже орошенные кровью, впились в шею Ингри. Краем глаза он увидел блестящий полукруг, описанный топором, услышал, как устало крякнул его палач, с хрустом перерубив ему хребет.

– …Потом я проснулся в теле моего второго сына, в нескольких милях от поля битвы, на границе. Бойню на Кровавом Поле я покинул страшным путем – на крыльях нашего колдовства. Разум сына не был подготовлен к моему появлению. Мне пришлось бороться с ним за власть над голосом, движением, зрением. Все мы трое, попавшие в ловушку в его черепе, были какое-то время безумны. Но сначала я завоевал тело сына, а потом начал войну за освобождение Вилда.

Ингри сглотнул, стараясь вернуть себе контроль над собственным голосом – ему был нужен его звук, чтобы удостовериться: он все еще хозяин своего рассудка.