Вот, скажем, готовится исход евреев из Египта. Национальная идея евреев — сохранение чистого монотеизма. Евреи — народ даже не богоизбранный, а богосозданный, то есть специально созданный Богом для сохранения веры в единого Бога. В этом главное предназначение евреев, в этом их призвание, этим определяются их национальные задачи. В тот момент задача была — вырваться из египетского плена, завоевать Палестину и создать своё государство. А мечта? Ну это совсем просто. Чтобы египтяне не били их палками по спине, да ещё желательно и самим по чьим–нибудь спинам палками пройтись, потому что ведь надо же на ком–то отыграться за годы унижений. Чтобы никто не отбирал у них плодов их труда, а хорошо бы и самим у кого–нибудь отбирать те самые плоды. Ну и ещё множество маленьких радостей жизни в том же духе.
Когда евреи смотрели на то, как гибнет в волнах Красного моря фараон со своим войском — это был высший пик национального единства. Тут сошлось всё. Во–первых, погибель вождя язычников, посягнувшего на народ монотеистов, вполне соответствовала национальной идее. Во–вторых, это отвечало требованиям национальной задачи- унести ноги. В-третьих, тут же сбылась и народная мечта — разве не приятно видеть, как гибнет главный гад, столько лет вас унижавший?
Но дальше всё пошло куда сложнее. Идея всегда неизменна, а вот мечты и представления о задачах в душе народа постоянно меняются. Когда евреи подыхали от голода в пустыне, мечта у них была только одна — пожрать. А задача? Народ склонялся к тому, чтобы повернуть обратно в Египет, потому что там хоть и плохо, но кормили («А в тюрьме сейчас — макароны») То есть плевать на все идеи, лишь бы пожрать, лишь бы выжить.
Вообще–то «пожрать» — это тоже была задача, выполнение которой было необходимо для реализации идеи. Поэтому Господь и послал евреям манну небесную. И опять произошел момент единения идеи, задачи и мечты. Один из лучших моментов в судьбе еврейского народа. Но дальше опять начала проявляться склонность предать идею и переориентировать задачи на осуществление обывательской мечты.
В пустыне было очень тяжело и никакого просвета. Евреи перестали доверять Богу, который обрек их на такие страдания, о манне небесной они уже забыли, они начали искать куда более гуманных покровителей, более «эффективных менеджеров», чем Единый Бог, они создали идола — золотого тельца. Это был момент сознательного отречения от национальной идеи. И что же Моисей — народный вождь? Может быть он сказал: «Ну раз народ проголосовал за тельца, значит будет телец, ибо такова воля народа — она для нас превыше всего»? Нет, он сказал полководцу Иисусу Навину: «Резать». И спецназ Навина вырезал 14 тысяч евреев. Во имя идеи. Ведь если бы еврейский народ изменил своему предназначению и предал своё призвание, в существовании этого народа больше не было бы смысла. Погиб бы весь народ, лишенный своей души — главной еврейской идеи.
А в конечном итоге ни один еврей из тех, что когда–то вышел с Моисеем из Египта, ни один их тех, кто радовался потоплению фараона, так и не вышел из пустыни. Ни один рожденный в рабстве так и не достиг земли обетованной — только их дети, в пустыне рожденные. Об этом мечтали они во время радостного исхода? Нет, конечно, не об этом. А согласились бы они на исход, заранее зная, что все до единого умрут в пустыне? Подавляющее большинство — точно не согласились бы. Лучше рабство в плодородной дельте Нила, чем подыхать среди раскаленных камней.
А Моисей, Аарон, Иисус Навин и горстка верных? Эти — точно бы согласились бы, даже если бы знали обо всем заранее. Для них следование идее и было мечтой, и задачи они могли ставить, только направленные на реализацию идеи. И готовы были жизнь отдать и в пустыне подохнуть, чтобы хотя бы их потомки осуществили наконец их идею — мечту. Они, идейное меньшинство, и были носителями еврейской национальной идеи, а большинство (у любого народа и в любую эпоху) готово следовать за идеей только тогда, когда она совпадает с обывательской мечтой. Если по дороге к национальному предназначению плохо кормят, так на хрен нам такое предназначение. Обывательские массы так устроены, они не могут быть устроены иначе. И ни на кого тут не надо обижаться, потому что реальность — это реальность. И если мы что–то делаем, то надо исходить из реальности.
Итак, национальная идея — вещь чрезвычайно суровая, порою совершенно безжалостная, она требует самоотречения, как минимум- самоограничений и всегда — ограничения других, вплоть до безжалостного подавления тех, у кого другие идеи или ни каких идей. Активными носителями национальной идеи в любом народе является меньшинство, а большинству ни чего такого не надо. Идейные вожди всё–таки зажигают часть безыдейного большинства своей идеей и с опорой на эту часть подавляют остальных, кого поджечь не удалось. Мы так не хотим, это не гуманно, мы хотим на печке лежать, и чтобы она ехала, и чтобы щука… Но вот ведь какое дело. Народ без идеи разлагается, вырождается и умирает. И никакой печки. А щуки и не было никогда.