Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара

На въезде в Мариуполь воплощены в реальности самые жуткие бредни голливудских режиссеров. Воплощены настолько точно, что первая мысль — не их ли это сценарий? Потому что первое, что я вижу, — два потока людей. Одни бегут из города, другие — обратно. Военные разрешили людям вскрыть склады логистического центра. Разрешили, это мягко сказано, «не препятствовали». Смотрю, что тащат люди, и будь проклят, кто их осудит! Люди тащат воду. На себе и в универсамовских телегах. Старик впрягся в деревянный европоддон, нагруженный минералкой, и пытается волочь его по пыльному асфальту. Кто-то перетаскивает баллоны с водой на пятьдесят метров вперед, а потом возвращается за новой партией воды… Никто не несет коробки с кроссовками или плоские телевизоры.

Уже на самом въезде в город, прямо на осевой, стоит белый ВАЗ, морда машины разворочена взрывом мины. Немолодой, судя по седине, мужчина уткнулся лицом в баранку. Лобовое стекло изнутри забрызгано кровью. Рядом с машиной лежит раскинувшись женщина, ее застрелили из автомата. Спросить некого, но я догадываюсь, что эта жуткая сцена из тех времен, когда беженцев не выпускали из города, превратив их в «живой щит».

Напротив остановки «Бульвар Шевченко» у обочины лежит детский труп в чехле от постельного белья. И вокруг, насколько хватает глаз, обугленные, черные многоэтажки и провода, порубленные осколками в лапшу. С визгом останавливается джип, из него выпрыгивает военкор Семен Пегов, мой старый товарищ. Мы не успеваем сказать друг другу и пару слов, как слышим выход пакета «града». Я падаю удачно, головой под двигатель и колесо, Сема утыкается в подошвы моих ботинок. Моя камера снимает, как впереди, в пыль, сыпет мелкими осколочками. Впрочем, нас прикрывает выгоревшая высотка. Реактивные снаряды упали совсем рядом, во дворах, накрыв 17-ю больницу… Зачем? Не знаю. В ту же минуту эту, возможно, последнюю батарею нацистов засекает наша артиллерия и жестко наваливает в ответ.

«ЗАЧЕМ ГОРОД СГУБИЛИ?»

Я сворачиваю во дворы. У каждого подъезда булькают на самодельных печках кастрюльки. Варят картошку на обед на весь подъезд. Веточки, срубленные осколками, сложены в аккуратные поленницы. Златозубый дед, охочий до философствования, отвлекся от заготовки дров, отложил топорик для рубки мяса и обратился к нам:

— А вот скажите, ребятки, а кто во всем этом виноват? Россия или Украина?

Говорю ему, что виноваты те, кто вместо того, чтобы убраться восвояси, устроил бои в городе, спрятавшись за людей. Но дед не унимается:

— Хорошо, а они-то откуда взялись нам на головы? Для чего? Зачем город сгубили?

Но тут у меня есть ответ:

— Мы все виноваты, кто больше, кто меньше, по грехам нашим это испытание.

Мы бредем к нашей машине через истерзанный город. Мой товарищ, ополченец, говорит мне:

— Бабушка рассказала, что ей пожар в квартире потушили солдаты из Нальчика. Нальчик — это где?

— Это Кабардино-Балкария, там горы, там Эльбрус… Привыкай, Влад, у тебя теперь большая страна, по ней всю жизнь можно путешествовать!

Влад смеется, наверное, в первый раз за этот длинный и жуткий день.

Основная располага нашего батальона находилась в поселке Красноармейское, это последний населенный пункт перед Мариуполем, где было электричество и пробивалась сотовая связь. До окраин города примерно 12–15 километров. Именно через наш поселок выезжали первые беженцы, вот только объезд этот был длиной в 119 километров, по одометру машины. Путаная, хитрая дорога через понтонные мосты, поселочки и бескрайние поля, но приводила она точно ко въезду в город, к наполовину сгоревшему комплексу гипермаркетов на Запорожском шоссе.