Два завзятых книголюба, я, спецкор «Комсомолки», и мой товарищ Влад Евтушенко, увлеченно роются в библиотечных завалах школы в Талаковке. Влад из Полтавы, уехал в Донецк в 2014-м, летом. Как говорит мне, «совершил самый главный поступок в своей жизни». Воевал, в том числе и в Донецком аэропорту, был ранен. Воен-корствовал на республиканском телеканале и, как только началась спецоперация, вернулся на контракт в свой батальон «Восток». Об украинском свидомизме[3]
и его метастазах Влад знает все, формулируя точные определения:— Понимаешь, Дима, если Рязанскую область отделить от России на 30 лет и все эти годы рассказывать рязанцам об их исключительности, о злых и коварных московитах, что получится по итогам?
Ответа Влад не ждет. Ответ понятен. Где-то за школой, в степи, качает землю батарея нашей тяжелой артиллерии. Школа вздрагивает и сыпет на землю остатки давно разбитых окон.
Влад берет со стеллажа у входа брошюру: «Яка нацiональна iдея украiнцiв». Без знака вопроса, это утверждение. Влад хорошо знал украинский язык, но 8 лет войны слегка вытеснили эти знания многими печалями. Чуть запинаясь, он читает мне вслух:
«Служение международным организациям, славянским союзам, русофильским братствам — это продажа и предательство своего народа, среди которого живут такие антипатриоты. Хочешь служить россиянам — едь в Россию, хочешь служить ж. дам — едь в Израиль…» Влад захлопывает брошюру, с обратной стороны обложки два фото. Цветной снимок, современный, — нарядная малороссийская беленая хатенка подписана: «Украинская хата». А ниже унылый черно-белый снимок начала XX века, большая поморская изба из серой лиственницы. На фасаде сушатся какие-то рваные шкуры и дырявые портки. Подпись: «Русская изба». Все четко и понятно, как в «Майн кампф», только с картинками. И главное, украинская идея понятна, как и то, на чем она базируется — на русофобии.
Смотрю выходные данные — Киев, 2014 год, третье переиздание, библиотечный штамп и номер в каталоге, не отвертишься.
Было бы любопытно посмотреть на этого библиотекаря, но школа пуста. Вообще учителя и директор куда-то подевались, и правильно сделали. Вот только где школа в Талаковке теперь возьмет новых преподавателей?
По моему разумению, старые преподаватели были всего лишь аватарами международных организаций, фондов и НКО. Конторы эти обсели несчастную талаковскую школу, как мухи арбуз. На входе, под чинной табличкой уставного советского образца, целая икебана из табличек мельче, которые как бы говорят каждому входящему: «Все под нашим контролем». И на половине кабинетов то же самое — ЮНИСЕФ, Комиссия ООН по правам беженцев, ICTOK, USAID (Агентство США по международному развитию, их, кстати, вышвырнули из России), вездесущее ОБСЕ, какие-то корявые транскрипции «Сейв зе чилдрен Интернешнл в Украине»… На двери какого-то кабинета табличка с логотипом USAID — «Дружный простор для каждого», а под ней корявая подпись черным маркером, ее оставил наш сапер: «Проверено». Раз проверено, то мы заходим. В кабинете все засыпано штукатуркой и бетонной пылью, выдергиваю из пачки книжечку «Основы толерантности». Влад спрашивает меня:
— Слушай, а как все это сочетается: бандеровская, людоедская литература в библиотеке и вот эти сахарные сопли про терпимость?
Я не знаю, что ответить Владу.
В холле, на центральном входе в школу, мы натыкаемся на любовно оформленный стенд… нет, стенд слишком жалкое слово, скорее это иконостас Евросоюза. «Я — европеец» — написано синим, а ниже желтым: «Я — украинец». Дальше этапы перемог Украины на «европейском шляхе» начиная с 1991 года. Перемогли, нечего сказать. Во двор школы, куда мы спрятали нашу машину от вероятного обстрела, заезжает фронтовой микроавтобус с дырками от осколков, половины стекол нет. Из «бусика» выпрыгивают бравые молодцы:
— Мужики, здесь отдел МГБ (Министерство государственной безопасности. — Авт.)? Надо пленного сдать на допрос.
Мы заглядываем в микроавтобус. Там сидит юноша с испуганными глазками-бусинками, как у нашкодившего мышонка. Под носом у него еще ни разу не бритые «усики девственника». Одежда с чужого плеча, явно женская жилетка-пуховик, джинсы и расшлепанные, давно не чищенные армейские берцы. Боец объясняет нам:
— Из Мариуполя вышел. На брошенных дачах прятался, гаденыш, за едой выполз, тут мы его и отловили.
— Можно с ним поговорить? Мы журналисты.
— Пока нельзя. А вы сами-то чего тут делаете?
— Укропскую пропаганду собираем.
— А-а-а. А вон она сидит, пропаганда, притихла, жаба! С. ка, такой город развалили, мрази! Ладно, пока, мы поехали.
Автобус с ревом уносится, прыгая по мелким воронкам от минометных мин.