Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара

Я внутренне морщусь от простой мысли: «Ну что вам стоит, дорогие местные власти, вывешивать в таких местах на обычной бумаге ежедневную сводку Минобороны РФ и Народной милиции ДНР? Даже распечатать и раздать, люди же из рук в руки будут передавать! Вслух читать! Да я сам буду развозить!» Надеюсь, меня услышат. Потому что в последние дни в Мариуполе из-за РЭБ (системы радиоэлектронной борьбы) не работают не то что сотовая связь и телевидение, а даже радиоприемники: мне жаловались люди, что «одно шипение, делали антенны, не помогает».

Стоп. А, собственно, где городские власти? Безуспешно ищем. Находим еще несколько пунктов раздачи гуманитарки — это хорошо. У школы № 53, где неделю назад выбирали нового мэра, двор затянут дымом костров. Люди сделали полевые кухни в загончиках для мусорных баков — у них есть крыши и подобие стен.

Немолодой мужчина граблями рыхлит землю на газоне. Неужели будет огород? Нет, тут смерть косила — по газону разбросаны кресты. Мужчина не поворачивается к нам, кажется, он видит нас спиной, говорит через рыдания:

— У меня жена погибла. Из-за вас. Бегали тут с оружием, теперь снимаете, что получилось? Привет своим родителям передавайте.

Мы разворачиваемся. У Влада лицо просто опрокинулось, говорит, что ему так погано на душе не было давно. Для понимания: Влад из Полтавы, ушел в 2014-м воевать, был ранен танковым снарядом под Донецким аэропортом, осколками в висок, садится зрение, плохо с моторикой. Инвалидность перебили со 2-й группы на 3-ю — не потому, что Влад поправился, так меньше проблем с бюрократией. Мать не видел много лет. Ей, как нам в сердцах посоветовали, даже привет не передать: ее Служба безопасности Украины пасет…

На проспекте Металлургов находим Центр занятости. Мужики в спецовках вставляют стекла, завтра здесь заработает администрация города — это почти центр. С другой стороны проспекта ревет военный экскаватор, кран тягает поломанные плиты и сбрасывает их в грузовик. Целый блок квартир закопченной многоэтажки обрушился вместе с подъездом, от крыши и до самого низа.

Спрашиваю у эмчээсников: мол, все, готовите дом к реконструкции? Действительно, хорошая новость! Спасатель бьет меня в самую душу, второй раз за 15 минут, так получается:

— Братик, ну какая реконструкция. В этот дом две недели назад двадцать наших донецких резервистов забежали на первый этаж. А укропский танк сложил подъезд… Вот они там так и лежат… Мы долго еще будем ковыряться, приезжайте завтра, будем доставать.

СНАЙПЕР И БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ

В Драмтеатре Мариуполя, по слухам, под обломками тоже лежат задавленные люди. Я не могу попасть в него уже вторую неделю. Приезжаю всегда в момент, когда у театра начинается бой. Кварталы вокруг считаются «серой зоной», их давно прошли саперы. И сам я тут был — в соседнем здании СБУ. А потом проходят сутки, и в полуразрушенных домах вдруг начинают работать «тройки» нацистов: снайпер, гранатометчик и автоматчик для прикрытия. И в этот раз тоже не получилось добраться до места чудовищной провокации. (Драмтеатр подорвали «азовцы», собрав тут сотни людей и объявив, что его разбомбила русская авиация.) Если рассматривать все происходящее в Мариуполе как Божий промысел, то все было предопределено ради того, чтобы мы спасли раненую снайпером девушку Татьяну. Слишком много совпадений, они цеплялись друг за друга.

Проспект Мира, архитектурная ось города, упирается в этот несчастный Драмтеатр. Ехал осторожно, машина виляла между невообразимого железного хлама с крыш и фасадов, срубленных осколками фонарей и висящих проводов. Последний перекресток, пересечение с улицей Нильсена, чуть ниже по этой улице — СБУ из. моего прошлого репортажа. И тут мне под колеса бросается бабушка, еще одна героиня того текста. Та самая, которой я отдал припря-тайную в машине «на самый крайний случай» буханку хлеба. Она еще придерживала меня за рукав птичьей лапкой, чтобы я не убежал, не передумал отдать ей хлеб. Жива бабушка! Опускаю окно, она кричит:

— Скорее, девушка ранена! Отвезите в больницу, прошу!

Влад, бывший фельдшер скорой, начинает возиться в тесной машине, расстегивая медицинскую укладку, и тоже кричит:

— Быстрее! Показывайте дорогу!

Бабушка добегает до угла улицы Нильсена и замирает, прижавшись к стене, дальше не идет. Все ясно: улицу простреливают. Машет рукой:

— Там! Туда!

Показывает на въезд во двор, до него метров 20, и сразу же нас закроет торец дома. Примериваюсь, чтобы проскочить одним броском, мотор ревет, мы не слышим свиста пули, но хорошо слышим визг рикошета от металла на другой стороне проспекта, уже за нами.