Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара

В апреле, когда в Мариуполь пошел поток помощи от российских гуманитарщиков, мне приходилось их консультировать, и они, как правило, страшно удивлялись. Их представления о нуждах горожан расходились с реальностью. Я писал: «Не надо тушенки, круп и макарон. Выдадут. Нужны свечи, любые, хоть в виде гномов, керосиновые лампы с фитилями, фонари, генераторы, дешевые радиоприемники с запасом батареек и… газеты, любые газеты даже недельной давности». А потом, опытным путем, открылось, что сейчас людям нужны просто деньги. Хоть по пятьсот рублей дай, и человек будет счастлив. Денег в Мариуполе не стало с начала боев. Никаких: ни рублей, ни гривен. Поэтому я вез деньги, огромную сумму по здешним меркам и смешную по российским. Первый адрес — библиотекарь техникума Анна. В марте снаряд упал прямо у нее под окнами, но взрыв приняла на себя пристройка, квартира уцелела. Тогда Анна поразила меня чистыми, светлыми глазами, хотя все вокруг были на грани истерики. И еще в ней была уверенность в том, что раз остались живы, то все закончилось и дальше будет только лучше. Даже мне передавалась какая-то часть ее уверенности. Я заезжал к Анне много раз, привозил то, что было тогда не найти в городе ни за какие деньги, — масло, сметану, молоко и конечно, хлеб.

Двор оказался заставлен машинами, не сразу нашел местечко. Воронку засыпали, газоны привели в порядок и даже посадили цветы. Боялся, что Анна уехала, но соседи, традиционно сидящие у подъезда, обрадовали: «Здесь, здесь, давно вы не приезжали».

— Воду дали! — первое, что сказал мне Анна. — Не верили, ждали с таким замиранием сердца и вот! Праздник был. Десять дней назад дали свет, тут уже жизнь забила ключом. Видели вас, Дмитрий, у Соловьева. Да, российское телевидение теперь смотрим. Магазины открываются, аптеки. Автобусы пошли, но плоховатенько, мало машин, их же пожгли тогда украинские «защитники». Дали пенсию за четыре месяца. Приводим техникум в порядок, общественные работы.

— Как с учебой?

— Все, с первого сентября начинаем, уже двести ребят в списках. Надеюсь.

— На что еще надеетесь?

— Что войдем в состав России и все это попробуем забыть.

Я спросил, конечно, Анну, на что она потратит эти десять тысяч (которые я ей передал). Ответ был ожидаемый: «Куплю мяса и наконец-то сварю борщ!» «Чей борщ?» я спрашивать не стал, наш борщ.

Второй адрес — бабушка Анна, живущая в старинном доме над морем. В дом попал «град», крыша частично обрушилась. Анна Николаевна всю жизнь отработала на «Азовстали», оператор фильтровальной установки коксовой батареи. Опять меня назвали и «родным», и «милым», напоили водой. Деньги пришлись кстати, первую пенсию Анна Николаевна так и не получила, через две недели обещали. «Град» из дома пока не вытащили, осмотрел его остатки, успокоил бабушку — это была хвостовая часть с выгоревшим двигателем. Ничего опасного. Сидим в прохладной кухоньке, говорим о ремонте крыши, и вдруг Анна Николаевна, понизив голос, спрашивает:

— Дима, скажи, ЭТИ будут наступать? Говорят, будут со дня на день!

— Кто говорит?

— Люди тут ходят, шепчут: «Ничего не ремонтируйте, бегите, украинцы готовят наступление, все сровняют, всем тут все припомнят…»

Бабушка плачет. Говорю Анне Николаевне твердо:

— Мы навсегда пришли. Не отдадим Мариуполь, не для того брали.

— Все, успокоил, тебе я верю, никогда меня не обманывал.

ВЕРНАЯ ПРИМЕТА

Городской пляж Мариуполя работал, как и положено: солнце есть, море есть. День был будний, и на пляж группами приходили мужики из волонтерских бригад окунуться после пыльного рабочего дня на развалинах. Товарищ заметил, что единственное, чего не хватает в этой картине, — крика «Кукуруза горячая!». А так все на месте. Единственное, пляжные кафе войны не пережили, но это дело наживное — там уже суетились хозяева, разбирали хлам, ремонтировали мангал, спешили зацепить вторую половину пляжного сезона. Южный малый бизнес неистребим. Последняя поразившая деталь — сейчас весь Мариуполь торгует. Вокруг гуманитарных центров раскинулись настоящие базары. Саблин заметил:

— Это хорошо, хоть какая-то жизнь, оборот денег. Специально торговцев не гоняем, единственное, строго следим, чтобы гуманитарку не продавали.

Меня буквально жгла коробка с хлебом, стоящая в багажнике. Я, помня весну, не мог увезти его из города. Заехали на бульвар Шевченко, где одна сторона тротуара превратилась в торговые ряды. Подбитые танки уже убрали, кладбища с газонов перенесли, перезахоронили людей по-человечески. Приценился. Все как в Донецке, правда, ценники в гривнах, но рубли берут охотнее. Выбрал продавщицу посимпатичнее:

— Возьмите в подарок хлеб, не могу из Марика его увозить, помню, как весной тут было…

Женщина закивала: «Конечно!» Принес коробку, оставив себе несколько буханок. Поблагодарила. Потом догнала, сунула мне в руки круг копченой колбасы:

— Пожалуйста, не отказывайтесь, у нас у друзей коптильня под городом.