Священная война

Ее взгляд чуть дрогнул и почти без боли прошел насквозь. И в тот же момент на глаза Ван Юаня накатили слезы – она глядела в душу так, как смотрят Ангелы, соединяя в себе Небо и землю, время и пространство, касаясь вечности этой самой души, ведь душа в человеке бессмертна, и стоит только в нее заглянуть, чтобы увидеть сразу все тысячу жизней и бесконечность, лежащую впереди. Но если б не было там Любви… Но если б в этом взгляде не было Любви, его можно было бы снести без проблем, обратить сказанное в шутку, в пустоту… А так – Ван Юань зарыдал, как дитя, склонив свою голову Наргиз на плечо, и она гладила его по голове, словно маленького ребенка, а собравшиеся недоумевали. Но Наргиз легким движением руки указала на трапезу – праздник продолжается! И люди облегченно вздохнули. Ведь многие здесь сидящие помнили Ван Юаня еще ребенком, бегавшим с прорехой между ног… А что взять с маленького дитяти?

Глава 7

Травы поднялись где-то даже в рост человека; над ковыльной степью, покачиваясь, плавали монгольские всадники, провожая солнце к закату. Стада утучнели, как и люди; в предгорьях Тянь Шаня развелось много дичи – раз по разу устраивались ханские облавные охоты, и в них попадали не только звери. Войско постоянно пополнялось новыми людьми – охотниками и пастухами, остатками славной каракиданьской армии гурхана Елюй Даши, потомками царственной империи Ляо³¹.

Хан Хулагу не спешил. Передовые дозоры далеко уходили за перевалы, но основные силы только к осени вышли к границам монгольской степи, предварительно «добрав веса» – коней, людей и провианта. К этому времени по всему маршруту следования были заготовлены огромные склады продовольствия и фуража, наведены переправы, разбиты места стоянок. А где-то в авангарде уже разил врага бесстрашный баурчи Китбуга – найман, ревностный христианин, – проверяя камнеметами крепость стен Гирдекуха и Михрина³².

– Так ты говоришь, что ваш даосский император Узунг изгнал Будду из Поднебесной, а заодно и Христа; как же тогда в твоей стране процветает буддизм, откуда сотни монастырей, буддийских статуй и пагод? Те, кто побывали там, говорят, что местное население поголовно исповедует буддизм.

Хан Хулагу полулежал на подушках в своем походном шатре, как всегда с чашкой чая в руке; возле него в ряд, полусогнувшись, стояли китайские учителя со свитками в руках, объясняя по очереди отдельные места из своих мудреных писаний.

– Поднебесная следует Дао³³, мой господин, – произнес учитель Цюй Лиу, первый в очереди. – Поэтому мы с тщательностью исследуем всё, что предлагает нам Небо. И если оно соответствует мерному течению жизни, не нарушая баланс Инь и Ян, мы с радостью принимаем это учение. Главное – равновесие и плавное перетекание из одного в другое.

– Ну еще бы, как ты можешь заявлять о чем-то другом, если твое имя говорит само за себя, – засмеялся хан.

Он уже немного изучил китайский язык и знал, что имя Лиу означает «течение».

– А если я пошлю к вам Китбугу, и он огнем и мечом докажет, что его вера истинная, пришла с Неба, словно гром среди ясного дня… А вы, словно жабы в тинном болоте, грелись веками – и бац! Молния бьет прямо в вашу трясину – грязь разлетается во все стороны, жабы – вверх тормашками, равновесия никакого! Что тогда, как объяснить? Примите такое учение? Ведь оно пришло с Неба, в этом нет сомнений.

– Христианство в Поднебесной не отрицало Будду, – осторожно возразил Цюй Лиу. – Во времена династии Тан³⁴ эти две религии мирно уживались в стране. У нас даже есть сутры Иисуса, записанные буддийскими монахами, и они их почитают в своих монастырях наряду с сутрами Кумарадживы³⁵.

– Тогда почему ваше Дао понимает Будду, но не понимает Христа? – снова спросил хан. – В моем улусе равное отношение ко всем верам, если они от Неба. Я, например, верю в Майтрею, а моя хатум во Христа, и мы с ней легко находим общий язык.

Хан Хулагу рассмеялся, довольный своим аргументом.

– Господин, это зависит от многих обстоятельств… – робко вступил Тао Яозу, второй по очереди. – Порой простому горшечнику сложно понять замысел Сынов Неба, особенно, когда этот горшечник оставляет свой гончарный круг и мягкую глину на нем и берет в руки меч. Необычная твердость предмета его просто пугает, и он крошит им направо и налево… Тут немудрено и сам меч сломать.

– Тонко подмечено, ничего не скажешь, ты мастер словесности, горшечник, – молвил хан. – Но ведь и глину обжигают, и она становится твердой, как камень.

– Все в свое время, господин, – поклонился Тао Яозу. – Дао долго творит перед тем, как сунуть в печь.

– Ты считаешь, что у вас времени предостаточно? А если вдруг гром среди ясного неба? Нет, я просто хочу понять, сколько этого времени у меня. И успею ли я, прежде чем достигну Иерусалима, вдоволь навозиться с глиной своей души?

– Я вижу, господин уже знаком с огнем, – сказал третий из учителей, Янь Куан. – В таком случае нужно идти медленно, подолгу задерживаясь у источников, смачивая глину снаружи, доверху наполняя сосуды водой, иначе они и внутри потрескаются от жары.