Священная война. Век XX

   — Довольно, хватит! — прервал Сабуров. — Теперь, когда мы ради этого столько тут высидели, не может, не смеет сорваться.

   — Ох, как бы я хотел сейчас быть там, — сказал Масленников. — Как бы я хотел быть там! повторил он взволнованно.

   — Где там? — спросил Сабуров.

   — Ну, там, где наступают.

   — Можно подумать, что ты, Миша, сидишь сейчас где-нибудь в Ташкенте.

   — Нет, я хочу быть именно там, где наступают.

   — А мы здесь будем тоже наступать, — сказал Сабуров.

   — Ну, это ещё когда...

   — Сегодня.

   — Сегодня? — переспросил Масленников.

Он ждал, что Сабуров будет продолжать, но Сабуров молчал. У него появился план, о котором не хотелось говорить раньше времени.

   — Может, выпьем за наступление, а? — подождав, предложил Масленников.

   — Петя! — крикнул Сабуров, но Петя не отзывался. — Петя! — крикнул он опять.

Петя стоял наверху, так же как за пять минут до этого стояли они, и слушал. Он слышал, как зовёт его Сабуров, но впервые позволил себе пропустить это мимо ушей — так ему хотелось как следует расслышать звуки канонады. Сабурову пришлось самому выскочить в ход сообщения.

   — Петя! — крикнул он ещё раз.

Петя, словно только услышав, побежал к Сабурову.

   — Что, слушал?

   — Слушал, — улыбнулся Петя.

   — Пойди, выдай нам по этому случаю паек!

Петя, с полминуты побрякав кружками и флягами, внёс в блиндаж тарелку с тремя кружками и с открытой банкой консервов, из которой веером торчали вилки.

   — Налей и себе, — сказал Сабуров, изменяя своему обыкновению.

Петя приподнял плащ-палатку, вышел и тут же вернулся со своей кружкой, судя по быстроте возвращения, налитой заранее.

Чокнувшись, они молча выпили, потому что всё было ясно и больше говорить было не о чем: пили за наступление.

Через полчаса позвонил Проценко и уже более спокойным голосом, но всё ещё взволнованно сообщил, что из штаба фронта получено официальное подтверждение, что наши войска в пять часов утра после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление северней Сталинграда.

   — Отрезать их будут, отрезать! — радостно закричал Масленников, когда Сабуров, положив трубку, рассказал им содержание разговора с Проценко.

   — Идите, — распорядился Сабуров, — ты, Ванин, в первую роту, а ты в третью. Расскажите людям.

   — А ты здесь остаёшься? — спросил Ванин.

   — Да. Я хочу с Ремизовым поговорить.

Сабуров очинил карандаш и, достав из папки штабных документов листок со схемой расположения участка батальона и впереди лежащих домов, задумался. Потом он сделал на схеме одну за другой несколько быстрых пометок. Да, они тоже сегодня должны наступать. Это было для него ясно. Он, конечно, представлял себе, что главные события разыгрываются теперь далеко от них на севере и, может быть, на юге, а их удел — пока что сидеть здесь. Но, тем не менее сегодня, когда началось то великое, чего они все с таким трепетом ждали, у него появилась торопливая жажда деятельности. То, что накопилось в душе и у него и у других, должно было найти свой выход. Он позвонил Ремизову.

   — Товарищ полковник?

   — Да.

   — Разрешите прибыть к вам. У меня есть план одной небольшой операции.

   — Операции? — сказал Ремизов, и даже по телефону было заметно, как он улыбнулся. — Лавры наступающих армий не дают покоя?

   — Не дают.

   — Ну, что ж. Это хорошо. Только не ходите ко мне, я сам приду.

Ремизов пришёл через полчаса, разделся и, сев рядом с Сабуровым, стал пить принесённый ему Петей горячий чай.

   — И некоторой степени подобное чувство я испытал после долгого стояния в Галиции в дни летнего наступления тысяча девятьсот шестнадцатого года. Прекрасное было чувство, особенно в первые дни. Но сейчас больше.

   — Что больше? — спросил Сабуров.

   — Всё больше: и чувство и наступление, очевидно.

   — А вы думаете, это очень большое наступление?

   — Убеждён. Ну, что у вас за план? — Ремизов отставил в сторону кружку.

   — План простой — захватить вот этот, следующий за конюковским, бывший мой дом.

   — Когда?

   — Сегодня ночью.

   — Каким образом?

Сабуров коротко развил перед Ремизовым план, о котором ему ночью, не предполагая, что осуществление так близко, говорил Конюков.

   — Главное, атаковать не оттуда, откуда могут ждать, а прямо от Конюкова, из осаждённого дома, где немцы ничего не ждут, кроме пассивной обороны.

Ремизов пощипывал седые усы.

   — А люди? Это хорошо. Но люди?

   — Меня тоже это раньше смущало, — сказал Сабуров. — Но сегодня, после этой канонады, я думаю, сделаем и так. — Сабуров улыбнулся. — Да и вы на радостях немножко дадите, а?

   — Дам, — в свою очередь, улыбнулся Ремизов.

   — И генерал, когда мы ему доложим, даст?

   — Несомненно, даст, — подтвердил Ремизов. — Я-то не знаю ещё, дам или нет, а генерал даст.

   — Но и вы дадите?