«Священные войны» Византии

Что и говорить, для Рима анафематствование папы Гонория явилось тяжелым ударом по репутации – по крайней мере, в виде непогрешимого судии Вселенной, как считали папа Агафон и многие другие понтифики. Если говорить не о богословском аспекте развернувшегося на VI Соборе диспута, а о его межкафедральной составляющей, то налицо был очевидный и очередной успех Рима. Римским легатам удалось совершить невозможное – добиться соборного признания еретиками четырех (!) Константинопольских патриархов одного за другим. Правда, эта победа была куплена дорогой ценой – анафематствованием папы Гонория. Но в первые минуты казалось, что это – невысокая цена за такой беспрецедентный успех. Возможно, очень возможно, что сами легаты и папа Агафон до конца не верили, будто кто-то осмелится анафематствовать папу Гонория. Но события на Соборе развернулись таким образом, что его неправославие стало очевидным для всех, и легатам ничего не оставалось делать, как молча признать свое поражение.

Папа Лев II (682—683) был куда более осторожен. С одной стороны, получив определения VI Вселенского Собора, он не просто подписывает их, а «утверждает (выделено мной. – А. В.) властью блаженного Петра, как бы на твердом камне, который есть Христос, так, будто утверждено самим Господом». Но, с другой стороны, явное уже не может стать тайным, и он вынужден признать осуждение Гонория.

Правда, чтобы как-то обелить Римскую кафедру, он пытается смягчить оценку «Гонория, который не просветил сей Апостольской церкви учением Апостольского Предания, но старался гнусным предательством опорочить непорочную веру»[955]. Тем не менее факт оставался фактом, и при осужденном Гонории заявлять вновь о непогрешимости Римской кафедры было физически невозможно.

С этим неприятным для Рима прецедентом надо было что-то делать. Поэтому папа Адриан II (867—872) пошел еще дальше папы Льва II и в чем-то даже «смелее». Он обыграл эту историю так, будто соборный суд над Гонорием состоялся с согласия самого Римского понтифика (папы Агафона), который и утвердил его приговор своим актом (папа Лев II). В результате получается, что не Вселенский Собор осудил папу Гонория, а его преемники, давшие на то предварительное разрешение и утвердившие соборную формулу как свидетельство согласия Кафолической Церкви со своим актом[956].

«Ибо позволительно восточным произнести анафему на Гонория после смерти его, – писал Адриан. – Однако следует знать, что это произошло потому, что он обвинен в ереси. А только из-за нее одной позволяется меньшим противиться приказаниям своих больших. Хотя бы в таком случае и не было прямого дозволения кому-либо произносить осуждение ни со стороны патриархов, ни прочих их заместителей. Если только этому не предшествовал бы авторитет согласия первосвятителя первого седалища (выделено мной. – А. В.)»[957].

В целом получается та явная ложь, будто Гонорий не ересиарх, а лишь не вполне радетельный в делах веры и, быть может, легкомысленный папа. Выходит, понтифик осужден вроде бы не за сделанное им (поддержка монофелитства), а за «ненадлежащее исполнение своих обязанностей» – очевидная и грубая натяжка, не имеющая ничего общего с принципами вселенского церковного судопроизводства.

Любопытно, но современные авторы склонны оправдывать Гонория еще и тем, что само признание соборного приговора обуславливалось не еретичеством анафематствованного понтифика, а нежеланием последующих Римских епископов сопротивляться политической воле царей (!). Как говорят, «папы не осмелились противодействовать воле императора, охраняющего политическое и религиозное единство Империи, и в вопросе о догматах веры они также следовали за изменениями, происходящими в концепции политической власти»[958]. Конечно, такие «аргументы» даже трудно назвать натянутыми, не то что объективными.

Нельзя сказать, что те полномочия, которые были зафиксированы правовыми актами после VI Вселенского Собора, оставались статичными. Динамичный VII век с завидной регулярностью менял диспозиции, и когда Константинополь во времена правления императора Филиппика (об этом впереди) начал реставрацию монофелитства, закончившуюся неудачей, столичным патриархам пришлось вновь вспомнить о высших церковных прерогативах Римских епископов. Для восстановления общения они были вынуждены просить о снисхождении за свою измену Православию, и даже император, не имевший к этой реставрации никакого отношения, должен был отказаться от своего традиционного права предопределять лицо нового архиерея Константинополя.

Император Анастасий II вообще был исключен из числа лиц, участвующих в процедуре выдвижения кандидата – там довлел апокрисиарий Римского епископа, и сама процедура избрания столичного архиерея полностью копировала выборы папы в Вечном городе.