Святая Анастасия Сербская. Чудеса и пророчества

«Веруешь ли ты в это царство? – спросила его Анастасия. – Потому что у нас две руки, два глаза, и так по очереди, значит, и два царства».

«В Бога до некоторой степени верую. В царство небесное, которое проповедуют священники, никоим образом».

«А ты верил Немане?»

«Моему жупану?! Верил ему, очень верил. И был готов жизнь за него отдать, – сказал он. – Но напрасно. И он стал тем, кем не должен был стать. Пришла старость, придавила, и он умом тронулся».

«Как это?»

«Власть и державу оставляет сыну Стефану. А он, не хочется верить тому, что я узнал, хочет идти за младшим, Растко, туда, на ту Гору. Под старость в монастырь. Вот, на днях я услышал то, от чего у меня разум мутится».

«Что?»

«Да вот был один наш пастух наверху, в поселении. Поехал купить соли и огниво, а узнал то, что мне непонятно, жено! Я бы скорее умер, чем в это поверить, – сказал он с убеждением в правоте того, о чём говорил. – Там все рассказывают, – говорит он, – все рассказывают, что в церкви в Расе видели Неманю и жену его Анну. И ещё то, что их, не знаю как это правильно сказать, священник признал монахами. И, слышь, вместо того, чтобы наслаждаться изобилием пищи и питья, золотом и удобной жизнью, они злу послужили, всё богатство оставили и ушли в нищету».

«Тогда бы это значило, что император больше не император, – сказала Феодора, желая смягчить такое неудобное высказывание, – и жена его не императрица?»

«Да он до сих пор был не императором, а Великим жупаном. Только народ любил его так называть. Да и мы, сербы, думаем, что мы настолько сильны и велики, что должны иметь своего императора. И говорят, что мы теперь будем иметь императора. Говорят, что это будет его сын».

«Который?» – спросила Анастасия.

«Стефан. Будет так, если хотят другие», – пожал он плечами. – Рассказывают, так, вероятно, договорились с византийским императором и греками. Но опять вам повторю: он ни в чём не похож на отца!»

«А кто вам рассказал, что сын Немани станет императором?»

«Тот самый, что мне рассказал, что слышал в поселении, что и Неманя, и жена его отказались быть господами, оставили власть и хотят быть монахами, нищими, – быстро ответил чабан и добавил: – Чтобы не иметь ничего, что пожилым людям нужно, безумие людское».

«Верите ли вы ему?» – спросила Анастасия.

«Кому я верю ли? Стефану?!»

«Да тому будущему императору…», – тихо сказала Анастасия.

«И если нехорошо и верить, и не верить, слышал я, что он умный, начитанный и мог бы хорошо управлять страной. Может быть, даже и без войн.

Но мы, воины, знаем, что этого очень трудно достичь. Лично я бы хотел, чтобы он был воином, как его отец, а возможно, и более сильным. Тогда бы для многих, таких как я и эта моя дружина, было больше работы. А то мы вынуждены влачить жалкое существование, как и монахи, мы сведены к попрошайничеству».

Анастасия опустила голову, молча попыталась понять способ его мышления и оправдала его перед Богом. Она чувствовала, что он хороший человек и что его безверие сделало таким, каким он им представился, желающим войн ради какой-то материальной выгоды. Привычка, которую он приобрёл, похожа была на привычку дрессированного животного, которое знает, что получит пищу, если сделает что-то для своего господина. Поэтому он и мог воспринимать всё только через материальное, через то, что можно пощупать и что и телу полезно. Дальнейшее ему было недоступно, поэтому он и осудил и жупана, и Савву, и её. Его мир был таков, насколько ему служили зрение и слух, а смысл этого мира состоял только в том, что он воспринимает через запах, прикосновение и желудок.

«А ты, жено, молчишь и только иногда что-нибудь спросишь, – он почти прикрикнул на Анастасию. – А я рассказываю о Немане и его жене Анне. Она долго была примером. Рассказывал мне брат, когда он однажды с Великим жупаном возвращался с охоты, он слышал эту его жену.

Говорила она мудрые слова, такие мудрые, что он им удивлялся, только не умел мне их пересказать».

Тут возникло молчание, и Анастасия увидела в глазах своего собеседника слёзы. Это заметила и Феодора, хотя и отвлекали её боли в руках и других частях тела. До недавнего времени казалось, что этот воин каменный. Грубый, дерзкий и простой.

«Что ты плачешь, добрый человече?» – спросила Анастасия.

«Как не плакать? Эту страну будто злая сила заколдовала. Разве возможно такое, чтобы оба ушли в попрошайки? Она такая мудрая, а он такой сильный, а вот что делают и как оставляют богатство и силу, – произнёс он опять с удивлением и засмотрелся на её руки, в которых она держала узелок. – И оба в попрошайки!»

«Человече, монахи не попрошайки. Это люди, которые отрекаются от всего на земле. И власти, и имущества, и удобной жизни, – попыталась Анастасия объяснить ему. – Вы понимаете меня?»

«А кто он тогда, если не попрошайка, а?! А ты и эта твоя не отреклись ли от чего-то подобного и направились в церковь к этой, как её зовут, Парас…», – запнулся он, так как не мог выговорить до конца то, что хотел.

«Игуменья Параскева», – дополнила Анастасия.