Святая Инквизиция

Отец Александр. Как всегда учтив… и до самой глубины души уверен в моей святости. Мол, я ангел сошедший с небес, мое милосердие не знает границ, я карающий меч Божий… И так далее, и тому подобное! Пусть его верит… Мне не жалко. Даже порой необходимо. Чем больше на моей стороне будет таких вот безгранично преданных моему делу людей, тем лучше.

— Как там наши послушники?

Действительно, как там поживает наша подрастающая армия… Верит ли в идеалы Инквизиции? Готова ли служить на благо общества? Убивать с моим именем на устах?

— Они так стараются, так стараются, святой отец! Мечтают служить вам… и людям, конечно! Стоять на страже покоя и мира.

Какой энтузиазм. Замечательно! Значит, скоро пополнится мой отряд «Карающих»… Генетики давно уже требуют нового материала для своих экспериментов. Кажется, они нашли еще одну возможность поиздеваться над миром… Пусть.

— Это внушает надежду в мое исстрадавшееся сердца… Дело наше не будет забыто.

Играть на публику. Всегда, каждое мгновение, не позволяя себе расслабиться и показать клыки и когти. Так надо… проще удержать власть с помощью доверия, почитания, всеобщей любви. И какая разница, что я пришел к этому, вырезав почти полностью несколько городов, стер их в пыль и развеял по ветру? Никакой… Потому как людская память коротка и о тех ужасах предпочли забыть… мне на руку.

— Разве можно забыть то, что вы сделали для людей? Спасли их души, показали путь к свету…Это невозможно забыть…

Конечно, невозможно! Я же почти святой… На меня молятся, ко мне взывают, мне посвящают люди свои молитвы. МНЕ, а не Богу! Великому Инквизитору, а не Всевидящему и Всепрощающему! Одна слеза не может смыть с души человеческие грехи… алую кровь огнем горящую на руках. Прощение? Пустой звук! Всего лишь набор букв, призванный облегчить совесть, успокоить ее. Мол, все можно простить! Ха! Такого не существует… Как и любви с этой глупой надеждой!

— Удачной поездки, Ваше Святейшество.

— Благодарю, святой отец.

Двери машины беззвучно закрываются. Наконец-то! А Александр…

Глупец, свято верящий в мой образ. В то, что я меч Господа на земле! Бога нет… И никогда не было. Его придумали люди, чтобы быть уверенными в том, что есть кто-то, кто будет их пастырем, убережет от ошибок, отведет от края пропасти.

Так где же он?! Где ваш пастух, люди?! Не отзывается Он на ваши молитвы, глух остается к вашим просьбам. Но вы в это не верите. И поэтому уповаете на него… Условно, правда. Сейчас миром правит Инквизиция. И образ Бога лишь орудие в наших руках. Поэтому — верьте. А мы будем править. И тихо убирать сомневающихся…

Коих сейчас развелось многовато. А все «Сопротивление»! Но они ничего не смогут сделать. Дети… Дураки, думающие, что смогут победить всего несколькими десятками человек. Когда на моей стороне миллионы…

Но это — потом.

А сейчас надо посетить выставку. Поддержать, вступивших на путь Святой Инквизиции. Во славу ее! И быть может присмотреть среди них художника, который сможет воплотить в жизнь Мою идею! Написать Мой Триумф!

Выставочный зал находится на верхнем этаже Университета Искусств. Так, небольшая поблажка… Мне она ничего не стоит, а для людей очередной знак моего внимания и признания. Дети это мои будущие солдаты… Как их не поддерживать! Это же необходимо!

А вот и сам ректор вышел встречать… Как же иначе? Сам Великий Главный Инквизитор почтил их своим вниманием.

— О, Святой отец! Это великая честь…

И далее по тексту. Как… избито. Полная покорность. Скучно. Может то, что существует это «Сопротивление» не так и плохо? Хоть какое-то развлечение… Кстати, надо вспомнить как зовут этого мелкого круглого человечишку. Радовский… кажется.

— Это моя обязанность, господин Радовский… Ведь Бог любит детей. А следовательно должны любить и мы, не так ли? Они же наше будущее. Наша смена…

Ничего не значащие фразы легко слетают с языка, что я даже почти не замечаю, что говорю. Неважно это. Но этому верят.

— Проходите сюда, здесь выставлены наши лучшие работы… Лучших студентов!

Гордится… Ну-с, посмотрим, есть ли здесь что-нибудь достойное нашего внимания… Хоть что-то на чем можно было бы остановить взгляд.

Действительно, лучший зал. Всего несколько десятков метров и столько же картин, освещенных холодным электрическим светом. Маленькие, большие, написанные маслом и акварелью, пастелью и чернилами… Без жизни. Так, общие сюжеты. Не интересно… Хотя… это еще что? Неужели, повезло? Сыскался таки, настоящий талант?

В самом углу, еле-еле освещенная светом, висит картина, которой здесь не место. Слишком велико мастерство художника… Слишком много в ней жизни и чувств.

Смерть. Таково ее название. И не поспоришь. Такие черно-серые тона могут принадлежать только смерти… как и изломанное человеческое тело. По-которому словно бы в насмешку провели алой краской. Серый и алый. Кровь, лужей растекающаяся на асфальте. А люди смотрят на это как на развлечение, бесплатный аттракцион.

— Кто автор?

Ректор доволен и озадачен. Что бы это могло быть? Не хочет говорить? Боится? Или наоборот — слишком ждал этого? Надеялся?

— «Смерти»?