«Святая инквизиция» в России до 1917 года

Мы видели, что так называемым сектантам было не до участия в общественной жизни. Советский период тоже был к ним неласков. Случалось, что детей из баптистских семей учительница ставила столбом посреди класса, чтобы одноклассники усвоили, как это позорно — быть баптистом. Баптист, принявший крещение в сознательном возрасте, обязательно «засвечивался». О нем было известно в спецорганах, он не мог поступить в институт.

Так сформировалось социальное самоосознание инославных в обществе. Раз в институты нельзя поступать, раз там преподается безбожие, — значит, знание, в собирательном смысле, не от Бога, значит, это чуждо. Таким образом, этих людей официальной идеологией и общественным мнением насильственно отчуждали, а завершилось тем, что и сами инославные христиане не тянулись к интеллектуальные занятиям. Потому церкви инославных христиан не богаты учеными, видными музыкантами. Нет даже добротных, на научной основе, исследований по истории инославного движения в России.

Так что, возвращаясь к профессору Грегори Фризу, исследование истории и религии в России еще имеет свои белые пятна. Изучение этих вопросов — дело непростое; всегда хочется, чтобы иной исследователь все четко систематизировал, но «не всегда надо искать в этой народной философии (возвращаемся к вопросу о так называемых сектантах. — А.Б.) определенной формулировки новых требований, — не всегда ее можно найти там, где все еще находится в брожении» [501]. Инославные христиане не были связаны старыми учениями и застывшими «уставами». Их «вероучение не стояло на одном месте… Напротив, мы видим постоянное крещендо, постоянное обновление форм веры…» [502].

Достоевский был прав, когда говорил, что человеку нужно осознать свое бытие, свой духовный смысл, — иначе он может покончить с собой, даже если бы вокруг него «все были хлебы». К таковым людям относились те, кому внушения, что они православные по крещению в младенчестве, мало что давало. «Нельзя упускать из виду, что кроме нужд чисто материальных, кроме запросов желудка, у народа существуют и другие потребности, неудовлетворение которых отзывается на нем также крайне болезненно и печально. Это потребность просыпающейся мысли, потребность чувства и сердца, жажда умственной, духовной деятельности» [503] — так писали о развивающемся новом христианском движении еще в 1881 г.

«Только крайняя умственная близорукость может утверждать, что наше современное сектантство представляет собой явление исключительно религиозное, чуждое всяких общественных и бытовых мотивов и стремлений» [504] — это тоже из того времени. И Вл. Соловьев сформулировал эту мысль более сжато: «Догмат и культ — не все христианство, остается еще социальное и политическое действие истинной религии» [505].

Нам еще предстоит привести ряд материалов того времени, когда в России назревал «великий перелом». Отметим, что если и гораздо раньше духовно–нравственная жизнь была не на высоте, о чем свидетельствовали благочинные и вынуждены были признать официальные отчеты, то в начале XX столетия в этом смысле был разброд. «В начале XX века значение религиозного фактора возросло не потому, что народ стал набожнее, а потому что царский режим лишился других традиционных основ своей легитимности. В XVIII и XIX вв. «законность» существовавшего режима покоилась кроме религии также на трех других основах: военной и политической мощи государства, его способности обеспечить благосостояние населения, а также на восприятии в народном сознании образа царя как «вождя» своего народа. Эти три основы к концу XIX в. во многом утратили свое значение» [506].

Поскольку эти факторы утрачивали свою силу, нужно было искусственно что–то делать, чтобы сохранить свой престиж, и «с целью сакрализации самодержавия проводился целый ряд мер, но наиболее сенсационной была кампания канонизации святых, получившая небывалый размах. Если с конца XVIII в. и до конца XIX в. состоялось всего три канонизации, то в царствование Николая II их было шесть и намечены новые. Теоретически эта кампания должна была способствовать сближению самодержавия с народно–религиозной культурой и ослабить реакцию масс на неудачи во внутренней и внешней политике» [507].

Еще в 1890–е годы было возбуждено ходатайство о канонизации Серафима Саровского. Синод отнесся к этому весьма скептически и несколько раз давал специальной комиссии задание уточнить верность о чудесах. В 1902 г. императрица сама подняла этот вопрос, и Синод под давлением царской четы пошел на канонизацию, но при этом в своем официальном определении специально подчеркнул, что за этим стояла инициатива царя. Разразился скандал, связанный с плохо сохранившимися останками Серафима (был снят тамбовский епископ Дмитрий, не подписавший акт освидетельствования). Даже Победоносцев был недоволен. Митрополит Петербургский Антоний был вынужден печатно признать, что останки истлели. В народе было брожение.