Святая юность

Еще так недавно татары угнетали Россию, свою данницу. А теперь русская рать победоносно входила в Казань, являвшуюся одной из значительнейших частей распавшейся Золотой Орды.

Значение этого события было необычайно велико. А по вере русских людей, само небо участвовало в событии покорения татарской Казани.

Когда еще до Казанского похода был заложен первый оплот русской силы в Казани – крепостца Свияжск с храмом Преподобного Сергия, у иконы которого совершались там многие исцеления, – пленные черемисы рассказывали:

– Лет за пять до основания города, когда это место было пусто, часто мы здесь слыхали русский церковный звон. В страхе мы послали легких молодых людей посмотреть, что такое происходит. Они слышали голоса, прекрасно поющие, как будто в церкви, и никого не видели, кроме одного вашего старого инока, который ходил со крестом, благословлял на все стороны, как будто размеривал то место, где теперь город, и все то место наполнялось благоуханием. Посланные нами покушались ловить его. Он становился невидим. Пускали в него стрелы – стрелы не ранили его, летели вверх, падали на землю и ломались. Мы сказывали о том нашим князьям, а они царицам и вельможам в Казани.

По иконе старца узнали: то великий Сергий отмеривал Руси Казанское царство.

Казанский поход царя Иоанна Васильевича имел вид великолепного духовного торжества. В рядах войска несли иконы, слышались постоянные молебствия. Из сел и городов по пути выходили встречные крестные ходы.

Взятие Казани было назначено на день Покрова Богоматери, 1 октября. Дьякон читал в походной церкви Евангелие и дочитал до слов «…и будет едино стадо, и един пастырь», когда раздался первый взрыв подкопов, подведенных русскими под стены Казани. А при словах сугубой ектении «О еже покорити и пособити под нозе его всякого врага и супостата», – второй взрыв поднял на воздух стены казанские. К концу Литургии примчалась весть: «Казань взята».

В новоприсоединенную Казань был послан епископ Гурий и два достойных ему помощника, архимандриты Герман и Варсонофий, игумен Песношский. Этому последнему была поручена новая обитель Преображенская, которую он должен был сам основать в Казани.

Судьба Варсонофия необыкновенна.

С ранней юности он перенес тяжелое испытание, и перенести его мог только силой своей веры. Когда же это испытание прекратилось, благоразумный юноша не захотел вернуться в мир и продолжал идти уже вольной волей по тому пути скорбей и лишений, на который поставила его так рано Божия воля.

Святитель Варсонофий происходил из окрестностей Москвы и был сыном серпуховского священника Василия. Отрок Василий был мальчик тихий, разумный, способный к книжному учению. Он рано и быстро усвоил себе грамоту. Псалмы Давида составляли любимое его чтение.

Быть может, с возрастом мир привлек бы Василия и явился бы помехой его исключительной любви к Богу. Но молодую душу сторожило страшное испытание.

В то время случались набеги на русские владения татар. В один из таких набегов крымские татары добрались до Серпухова и увели с собой в плен мальчика Василия. Такие события бывали в те времена не редкостью. Как раз в такой набег 1512 года, при великом князе Иоанне Третьем, правый берег реки Оки был опустошен полчищами хана Менгли-Гирея. Вероятно, тогда и был захвачен ими Василий.

Можно представить себе, что переживал бедный мальчик. В этом раннем возрасте, когда так необходимо жить среди любящих и близких людей, очутиться в тяжелом плену среди чуждого народа, не видать никогда той церкви, в которую привык ходить ежедневно, не слышать ни одного русского слова, не радоваться встающим со всех сторон Русской земли храмам и колокольням, чувствовать свою неволю, знать, что от родных отрезан, может быть, навсегда, – как все это тяжело!

Другой мог бы озлобиться на свою судьбу или возроптать. Но вера в душе Василия была слишком сильна и поддерживала его. В тихих покорных слезах он изливал свою тоску по родине. Эти слезы облегчали исстрадавшуюся душу. К счастью, Василий успел дома заучить наизусть многие псалмы Давида, и тут, в плену, он постоянно читал их, и в этом чтении душа его находила неизъяснимую сладость.

Молитва стала для него необходима, как воздух. В этой молитве он находил и силы, и подкрепление, и отраду. И, наконец, с этой молитвой, в которой он жил, он стал так счастлив, как не был счастлив никогда и в доме отца своего, в кругу дорогой цветущей семьи. Ему казалось, что то, что у него было раньше и что Господь отнял у него, теперь Господь вполне возместил ему той близостью к Себе, какую ощущал на молитве Василий.

Он не чувствовал теперь себя сиротливым: у него был в небе и близко-близко в нем стоял неотступно небесный Отец. И в том было великое счастье.

Без принуждения и без ропота работал Василий на своих хозяев. Он помнил завет: «Раби, послушайте по всему плотских господей ваших и всяко, еже аще что творите, от души делайте, якоже Господу, а не человекам».