Святая юность

Преподобный поднял его и спросил, зачем он к нему пришел. Тот просил принять его в монастырь. Так некогда молил юный Феодосий преподобного Антония Киево-Печерского; так некогда в Киеве перед прозорливым старцем Досифеем будущий старец Саровский Серафим стоял, прося указать ему, в какой обители начать ему жизнь.

Преподобный Дионисий был умилен этой решимостью к подвигу Он долго беседовал с пришельцем в его келье и потом собрал братию и постриг его.

Тут начались труды Евфимия, в которых он не ослабевал до конца. Он изнурял себя строгим постом, приносил в пекарню дрова и воду и занимался печением хлебов. Смотря на огонь в печи, он говорил себе: «Потерпи, Евфимий, чтобы избежать тамошнего огня». И когда он вкушал испеченные им самим хлебы, то в сознании того, как щедро рука Господня открыта на детей Господних, он плакал. Когда дневные труды его прекращались, наступала ночь, посвященная молитве.

Подвиг юного мученика Каллиопия

(Память 7 апреля)

Отец мученика Каллиопия был знатный и богатый патриций и сенатор.

Каллиопий родился в конце третьего века в городе Пергии Памфилийской. Он получил образование, соответствовавшее юноше его положения. Веру же в нем воспитала его благочестивая мать Феоклия. Она внушила сыну своему с раннего возраста мысль о том, что нет выше счастья, как быть верным Христу.

То были золотые дни христианства, когда всякий час, всякую минуту жизни своей христиане помнили о Христе и его заповедях. Все нечистое, ложное, недостойное тщательно избегалось христианами.

В богатых и знатных семьях, еще недавно принявших учение галилейского Пророка, были отвергнуты все языческие обычаи – все то, чем веками жили и к чему веками же привыкли.

Прежние молодые вельможи, с виду блестящие, а на самом деле ничтожные душой, легкомысленные, слабые, переполненные всякими пороками, были сменены теперь крепким, могучим поколением, одухотворенным непорочно чистыми нравами, самоотверженно преданным Христу, безгранично любящим Бога, готовым отдать все блага мира за право торжественно, всенародно, безбоязненно исповедовать повсюду Христа…

Рассказы о священных людях, прославивших собой Церковь, – рассказы не из дальних веков и не по книгам, а из первых уст, от очевидцев; слухи о гонениях, имена мучеников, носившиеся в устах христиан; и чудные повести о несокрушимой силе христианского духа, о величавых проявлениях веры, о чудесах, блиставших среди крови, огня и пыток, на аренах, на площадях и влекших за собой крики за мгновение перед тем враждебной христианству толпы: «Мы веруем, мы христиане», – и кровавое затем крещение этих людей, – в такой атмосфере развивалась душа юного Каллиопия.

И как затаенное желание и любимая, может быть бессознательная, мечта в его воображении рисовались не мраморные виллы на голубой поверхности моря, не роскошные пиры на удивление Риму, не колесницы и ристалища, не милости Цезаря, а терн и крест Христа – страдания и пальмы мученичества за Него.

Каллиопий уже оканчивал свое образование, когда в той области, где он жил, было объявлено гонение на христиан. Матери его стало известно, что на Каллиопия, по его знатности, велено обратить особое внимание.

По слову евангельскому: «Если гонят вас в одном городе, идите в другой», Феоклия решила отправить сына в город Киликию.

Наскоро, в один день, сделаны были приготовления; назначены слуги для сопровождения молодого господина; казначею отсчитано много золота на издержки. Ночью Каллиопий должен был ехать.

Мать и сын были одни.

Оставалось несколько минут до отъезда. Мать вглядывалась в последний раз в милые черты сына. Все уже было сказано – больше не было слов, и все слова казались такими слабыми и ничтожными.

Каллиопий, держа в своей руке руку матери, взором прощался с этой комнатой, где он вырос и учился, где Бог слышал его первые молитвы.

– О мать, – прошептал он. – Я хочу унести это все с собой, мое детство, все, что здесь было, эту лампаду перед Распятым, – вернется ли это?

Он прижался к груди матери головой. Скорбь по тому, что он любил тут, на земле, охватила его.

– Я знаю, – продолжал он, – там лучше: но если бы можно было без тревог и изгнания продолжать это безгрешное, святое – наши молитвы и милостыни, хоть ненадолго… Мне тяжело.

– Желанный мой, нам нужно страдать. Ведь было блаженство без облаков и без тени горя в райских садах, – мы отреклись от него. А теперь все здесь растворено печалью. Туда, Каллиопий, туда, – восторженно воскликнула Феоклия, указывая на небо, – где нет разлуки и гонений и матери не отрывают от сердца любимых сыновей. Поверь теперь Христу: еще не явилось, еще не открылось, непонятно нашему людскому сердцу, какая будет там радость. Поверь Ему беззаветно – и Он приведет тебя к Себе. Не бойся, Каллиопий, Его слово верно – Он с тобой навеки.

Юношу укрепили эти слова. Он стоял теперь перед матерью спокойный и твердый.

Мать молча осенила его крестом, молча прижала в последний раз к сердцу. Старший из свиты ее сына уже ждал за порогом.

Она взяла в последний раз в свои руки дорогую голову и смотрела в его глаза.