Святая ночь

— Обед через тридцать минут, — объявил епископ. — Надеюсь, комната вам понравится. Окна выходят на долину, и утром вы сможете увидеть, чего мы тут добились.

Он ушел, а слуга проводил Мередита наверх, в просторную комнату для гостей. Высокие стеклянные двери открывались на узкий балкон. Еще одна дверь вела в ванную с туалетом и душем. В углу над аналоем висело деревянное распятие. На полке выстроились французские, английские, итальянские книги.

Приняв душ и переодевшись, Мередит почувствовал, как уходит усталость после долгого, жаркого путешествия. Стихла даже ноющая боль в животе. Он с нетерпением ждал новой встречи с епископом…

— До того как вы приехали, мой дорогой Мередит, мне начато казаться, что я допустил ошибку.

— Ошибку?

— Да, обратившись в Рим за помощью. Как вы понимаете, этим я нанес определенный урон своей автономии.

— Вам это дорого стоило?

Епископ кивнул.

— Могло стоить. На реформаторов всегда смотрят подозрительно, особенно здесь, на юге. Добившись успеха, они становятся живым укором своим более консервативным коллегам, потерпев неудачу, — предостережением на будущее. Они, мол, хотели слишком многого и слишком быстро. Поэтому я предпочитаю делать все сам и никого не посвящать в мои планы.

— У вас много оппонентов?

— Хватает. Землевладельцы не любят меня, а их влияние в Риме очень велико. Духовенство считает меня чрезмерно суровым в вопросах морали и безразличным к местным традициям. Моя епархия — вотчина монархистов. Я же считаю себя умеренным демократом. Политики не доверяют мне из-за моих проповедей о том, что партия не столь важна, как представляющий ее человек. Они многое обещают. Я требую, чтобы эти обещания выполнялись. В противном случае я протестую.

— Вас поддерживают в Риме?

Тонкие губы епископа растянулись в улыбке.

— Вы знаете Рим лучше меня, мой друг. Они ждут результатов, а результаты моей политики в такой провинции, как Калабрия, могут не сказаться и через десять лет. Если успех будет на моей стороне — прекрасно. Если я проиграю, они покачают головами, как бы говоря, что давно этого ждали. Поэтому я предпочитаю держать их в неведении. Чем меньше они знают, тем я свободнее.

— Тогда зачем вы написали кардиналу Маротте? Почему вы попросили прислать священников из Рима?

Епископ поиграл бокалом с вином.

— Потому что для меня это внове. Я понимаю, что не знаком со святостью. Я верю в мистицизм, но не встречался с мистиками. Я — северянин, прагматик по натуре и образу мышления. Я верю в чудеса, но не ожидал, что кто-то будет творить их у моего порога. Поэтому я и обратился в конгрегацию ритуалов, — Орелио широко улыбнулся. — Вы же специалисты в этих делах.

— Это единственная причина?

— Вы говорите со мной, словно инквизитор, — добродушно заметил епископ. — Вы можете назвать другую?

— Политика, — сухо ответил Мередит. — Предвыборная политика.

К его удивлению, епископ расхохотался.

— Так вот в чем дело. А я-то гадал, почему его преосвященство оказался столь сговорчивым. Я-то недоумевал, почему он послал англичанина, а не итальянца. Какой же он умница! Но, к сожалению, он ошибся, — улыбка сползла с лица епископа. Он поставил бокал на белоснежную скатерть. — Он ошибся, Мередит. В Риме такое случается. Глупые становятся там еще глупее, а умные, вроде Маротты, так умнеют, что никого не хотят понимать. Это дело интересует меня по двум причинам. Первая весьма проста и строго официальна. Возник стихийный культ. Я должен провести расследование, чтобы одобрить его или запретить. Вторая куда сложнее… в Риме не поняли бы ее сути.

— Маротта мог бы понять, — тихо ответил Мередит. — Я тоже.

— Почему вы двое должны отличаться от других?

— Потому что Маротта — мудрый гуманист. А я… я умру от карциномы в ближайшие двенадцать месяцев.

Орелио, епископ Валенты, откинулся в кресле и долго всматривался в бледное, иссушенное лицо своего гостя.

— Я как раз думал о вас. Теперь я начинаю понимать. Хорошо, я постараюсь объясниться. Мне кажется, что церковь в этой стране остро нуждается в реформах. У нас слишком много святых, но недостаточно святости, полно чудотворных икон, но не хватает врачей, несметное количество церквей, но мало школ. У нас три миллиона безработных и три миллиона женщин, зарабатывающих на жизнь проституцией. Мы контролируем государство через христианских демократов и банк Ватикана. При этом мы поддерживаем деление страны, обеспечивающее процветание одной половине и нищету другой. Наше духовенство малообразованно и ненадежно, однако мы поносим антиклерикалов и коммунистов. О дереве судят по его плодам. И я уверен, что лучше предложить новую экономическую политику, ведущую к социальной справедливости, чем новый атрибут святой девы. Первое — необходимое приложение норм морали, второе — простое подтверждение традиционных верований. Мы, священники, больше заботимся о наших правах по конкордату, чем о правах народа по законам природы и закону божьему. Мои слова поразили вас, монсеньор?

— Наоборот, придали мне сил, — ответил Мередит. — Но зачем вам новый святой?