Святая ночь

Увы, обе они уже были равнодушны к красотам природы, обе лишились человеческих чувств в прямом смысле слова и со страхом это осознавали. Они еще любили друг друга, но ненависть — безотчетная ненависть — начала ядом просачиваться в загнанную вглубь, не имеющую выхода любовь, ожесточая и губя их, подобно тому, как отрава губит источник. Во власти этих противоестественных настроений, мадам де Ферьоль с дочерью обосновались в олондском замке, своем прибежище, со слепой беспечностью существ, не обремененных материальными заботами. Эту сторону их жизни обеспечивала Агата. Новые впечатления, самый вид родных мест, казалось, возвратили старой женщине молодость, и она с упоением вдыхала пропитанный любовью воздух своей страны — Агата справлялась со всем, избавляя дам де Ферьоль от всякого труда. Она составляла единственную компанию матери с дочерью, которые прибыли в замок, никого не предупредив, и не хотели никого видеть. Одними своими силами Агата превратила в жилое помещение, напоминавшее ей о юности, старый полуразрушенный замок, обитателей которого она знала как свои пять пальцев. Жалюзи она не открыла, но приотворила окна за почерневшими от времени, ржавыми ставнями, чтобы немного проветрить комнаты, пропахшие, как она говорила, «затлахом», — так в этих краях называли запах от плесени, появляющейся в сырых местах. Она выбила и протерла мебель, которая скрипела и разваливалась от дряхлости. Она вынула из шкафов груды пожелтелого за много лет белья, застелила кровати, предварительно согрев простыни, чтобы они, подобно всем старым простыням, долго находившимся в сложенном виде в шкафу, не напоминали телу о склепе. Несмотря на возвращение хозяев, внешний вид замка не изменился. Проходившим мимо крестьянам, которые и глядеть на него не глядели, словно замка не было вовсе, казалось, что в нем по-прежнему нет ни души. Замок, который они всегда видели на одном и том же месте со своими ставнями, заколоченными крест-накрест окнами, имел какой-то отлученный вид, как они говорили, употребляя церковное выражение из старых времен, глубокое и зловещее. Привычка видеть именно такой странную громадину запущенного замка, наводящего на мысль о смерти, притупила их восприятие.

Олондские фермеры жили достаточно далеко от жилища хозяев, чтобы остаться в неведении о том, что происходило в замке после тайного приезда дам де Ферьоль. Агата, которой было сорок лет, когда она исчезла вместе с похищенной мадемуазель д’Олонд, за двадцать лет отсутствия так изменилась, что никто уже не помнил ее и не узнавал, когда по субботам она приходила за провизией на окрестные базары. Просто появилась еще одна старая крестьянка, которая платила за продукты наличными и в одиночестве брела обратно по олондской дороге, не обмолвившись ни с кем ни единым словом… У нормандских крестьян так заведено: если сам ты молчишь, то и с тобой не заговорят. Они недоверчивы и открываются, лишь когда видят, что к ним делают первый шаг. За недолгое время, протекшее до развязки нашей истории, Агата не встретила в этом краю, где каждый занят лишь своими делами, ни одного любопытного, который стал бы приставать к ней с вопросами. Путь в Олонд почти всегда был пустынным, потому что замок стоял довольно далеко от дороги на Донневиль и Сен-Жермен-сюр-Эй. В замок Агата входила не через большую ржавую решетку внутренней ограды, полностью заслоняющей большой двор, а через низкую дверцу, скрытую за утлом садовой стены с обратной стороны дома. Перед тем, как вставить ключ в замок, благоразумная служанка, словно воришка, осматривалась крутом, но это было лишней предосторожностью: никогда на этих изрытых дорогах, где повозки по ось опускались в рытвины, она не видела ничего подозрительного.