Настояния переходили в угрозы: братия заявляла, что, если не будет игумена, все разойдутся. Сергий снова уступил ― перенес дело на усмотрение церковной власти. Рано утром, перед литургией, он пришел в Переславль-Залесский к епископу Афанасию, пал на колени и просил благословения. Епископ спросил скромного запыленного монаха, кто он. Имя Сергия было ему известно. Он без колебания повелел принять игуменство. Все произошло просто, в духе того времени: Афанасий пошел в церковь, облачился, велел Сергию произнести Символ веры и поставил в иподиакона. За литургией был возведен в иеродиакона. Священство получил на другой день. И еще на следующий ― сам служил литургию, первый раз в жизни. Когда она кончилась, епископ Афанасий произвел его в игумены.
Сергий вернулся с ясным поручением ― вести и воспитывать свою пустынную семью. Этим он и занялся. Но собственная жизнь его не изменилась: он продолжал быть «купленным рабом» для братии.
В русских монастырях был тогда особножитный устав: каждый сам запасался провизией, ели не в общей трапезной, а каждый в своей келье. Ясно, что одни иноки всегда оказывались «побогаче» других.
В обители Сергия питались очень дурно. Однажды Сергий, проголодав три дня, пошел к некоему Даниилу. «Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к своей келье ― поручи эту работу мне». ― «Пожалуй, запросишь с меня дорого», ― отвечал Даниил. ― «Эта работа недорого тебе обойдется, мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть. Больше этого с тебя не потребую».
Даниил вынес решето с кусками гнилого хлеба. «После, ― ответил Сергий, ― плата после работы». До позднего вечера он пилил, тесал, долбил столбы и в конце концов завершил постройку. Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски ― как условленную плату за труд целого дня. Только тогда Сергий поел. От других иноков он также требовал труда и запрещал им выходить за подаянием.
Но не все в братии были святые, как Сергий. Многие роптали, когда игумен ввел общежитие и запретил частную собственность. Пришлось строить амбары, хлебопекарню, кладовые, трапезную, вести хозяйство и т. п. Некоторые после этого ушли; другие продолжали роптать.
Однажды на вечерне ― Сергий был в алтаре ― Стефан, любитель пения, стоял на клиросе. Преподобный услыхал голос брата, обращенный к канонарху:
– Кто дал тебе эту книгу?
– Игумен.
На это Стефан сказал резко, в раздражении:
– Кто здесь игумен? Не я ли первый основал это место?
И в таком роде далее, Епифаний дословно его речь не приводит.
Дослужив службу, преподобный не вернулся в келью. Он вышел из монастыря и пешком двинулся по пути к Переславлю-Залесскому. Другой бы на его месте смирил недовольных. Игумен, поставленный архиепископом, легко мог наказать непокорных. Сергий этого не сделал. Он действовал не как начальник, а как святой.
Сергий удалился в леса и поселился на реке Киржач. Там он основал новую пустынь. Иноки, преданные ему, вскоре перебрались туда. В Троицком же монастыре царило смятение. Братия горевала, слала гонцов к митрополиту. Наконец митрополит отправил к Сергию двух архимандритов ― с увещеванием. И Сергий снова подчинился. Он пробыл на Киржаче три-четыре года. Монастырь был освящен и назван Благовещенским. Игуменом стал ученик Сергия Роман.
Сергий вернулся. Вернулся, чтобы уже никогда не покидать обитель надолго. Он был беден, нищ и равнодушен к благам до самой смерти. Ни власть, ни разные отличия его не занимали. Но этого он не подчеркивал. Сергий ― это огородник, строитель, плотник, игумен… Он русский святой, «великая типичность».
«О, если бы его увидеть, слышать. Думается, он ничем бы сразу и не поразил, ― писал Зайцев. ― Негромкий голос, тихие движения, лицо покойное святого плотника великорусского. Такой он даже на иконе ― через всю ее условность ― образ невидного и обаятельного в задушевности своей пейзажа русского, русской души. В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты, и несравнимое ни с чем благоухание России».
Чем же еще велик Сергий? Чем он так дорог русскому сердцу и так ненавистен сердцу врага-инородца?
Крест за Россию