Святая сестра

Начало Пути Безмятежности лежало совсем рядом, всего в нескольких минутах ходьбы вокруг Скалы, но в последнее время Колесо стала наблюдать за ним. Старуха целыми ночами сидела в самом узком месте, закутавшись в большое одеяло, и смотрела в ночь слезящимися глазами, жаждая поймать какую-нибудь сбившуюся с пути послушницу. Было неясно, почему она просто не проверяла дормитории, но Рули заявила, что при предыдущей настоятельнице — после невыясненного «инцидента» — Колесо заставили поклясться, что она никогда не войдет в здание. При этом Рули добавила, что была убита послушница, но, когда на нее надавили, призналась, что выдумала эту часть.

Нона вытянула шею и вверх, посмотрела на темный каменный участок. То тут, то там лунный свет выхватывал линию там, где та цеплялась за край скалы. Она глубоко вздохнула, взмахнула руками и начала карабкаться. Она лезла по старой линии разлома, вонзая концы кожаных ботинок в трещину и протягивая руку за опорой для пальцев. Ее дефект-клинки сделали бы подъем более быстрым и простым, но Нона знала, как опасно слишком полагаться на то, что может быть не всегда. Кроме того, узор правильных щелей, вбитых в скалу, может быть однажды замечен, и будет трудно отрицать ее собственную подпись.

Когда она забралась уже достаточно высоко, суставы Ноны на руках и ногах начали громко жаловаться. Руки и так уже болели от бесконечных ударов по Денаму. Однако, ей придала сил мысль о том, что в конце концов он упал. Долгие годы она хотела сразиться с ним. Она могла бы сказать, что это для того, чтобы сбить с него спесь и наказать за хулиганство, или что это была плата за его попытку сломать ей шею на ринге по указанию Раймела Таксиса. Правда, однако, была чем-то менее похвальным и состояла из двух частей, и обе теперь проникли в ее сознание, как часто делают правды, если в голове нет ничего, кроме требований тяжелой работы.

Нона сражалась с Денамом, потому что даже с уходом Кеота в ней горела жажда насилия, и, если ее не кормить слишком долго, она могла вспыхнуть и превратиться в опасный пожар. Многое из того, в чем она обвиняла дьявола Раймела, оказалось коренной частью того человека, которым она стала. Денам представлял собой редкий экземпляр человека, которого она могла бить снова и снова, не опасаясь убить и не испытывая угрызений совести из-за причиненной боли.

Другой причиной для состязания были Маркус и Регол. Она попросила Маркуса нарушить священный закон. Она обязана показать ему, ради кого он нарушает эти правила. И Регол… Реголу тоже нужно было это увидеть. Регол, который говорил глупости в подушки, когда она присоединилась к нему под крышей, под которую Партнис Рив упрятал его. Регол, который считал ее чем-то драгоценным, таким же святым, как клятвы, которые она нарушила. Ему нужно было увидеть, что на самом деле скрывается за глазами, в которых он, как сам утверждал, теряется. Что-то остроугольное и злобное, совсем не та принцесса, какой он, иногда, себе ее представлял. Нона знала, что лучше не позволять ему строить свои надежды на лжи. Регол удовлетворил потребность, как и Денам, один на ринге, другой в мехах. Она и Регол были друзьями, чьи тела приятны друг другу. Она не могла позволить другу строить свои надежды на таком ущербном фундаменте, как она. Она не спасла ни Сайду, ни Гессу, ни Дарлу. Даже в качестве мстительницы она потерпела неудачу. Шерзал, архитектор, стоявший за столькими смертями, все еще ходит по миру, как и другие, кто служит ее воле.

Нона перевалилась через край утеса и легла на спину на холодный камень, всего в нескольких дюймах от пропасти. Руки дрожали, тело испытывало глубокое изнеможение от продолжительного жестокого обращения, но в голове все еще крутились образы из темноты, один за другим. Гнев Денама, удивление Регола, осторожность Маркуса, сотни других сцен, нарисованных нитями памяти.

Через некоторое время она перекатилась на бок и заставила себя встать. Она обошла дальний конец Зала Меча, проскользнув по периметру двора перед Залом Сердца. Двигаясь между лунными тенями, она обходила здания, ставя каждую ногу с осторожностью человека, рожденного в Серости.

— Послушница Нона. — Тихий голос за ее плечом. — От тебя пахнет мужским потом.

Нона обернулась, не видя никого в темноте позади себя:

— А ты пахнешь яблоками, сестра. Одним рыжим Яблоком, если быть более точным.

— Тогда наши грехи равны. — Тени сползли с Сестры Чайник, и она шагнула вперед с полуулыбкой.

— Возможно, — усмехнулась Нона. — Но я заработала свой перед аудиторией...

— Ну, это что-то новенькое. — Глаза и улыбка Чайник стали шире.

— На ринге Калтесса.

— Никакого Регола сегодня ночью? — Чайник нахмурилась.

— От этой одежды мне придется отказаться, — сказала Нона. — Я должна оставить вот это. — Она похлопала себя по плащу. — Скоро я приму монашеские обеты. Если они не значат для меня больше, чем обещания, которые дают послушницы, то я не должна их произносить.